этого сгоряча принятого решения оказалась голова лазутчика, однажды обнаруженная Велеславом на крыльце терема. Он тогда внимательно осмотрел голову и пришел к выводу, что она отрублена. Велеслав мысленно обозвал Демена неблагодарным сучонком и решил выжидать да присматриваться.
Собственно, в замке не было никого, кроме этих четверых и нанятой прислуги.
И, собственно, только по этой причине Велеслав не опасался пойти с войском на замок. Ну, а некромант… Что ж, говорили про него многое, но что на самом деле было правдой? Да и откуда он взялся? Появление чудовища в городке Сежда казалось Велеславу как нельзя кстати. Оставалось только с ним договориться и сделать союзником.
…Он некоторое время сидел за столом, крутя в пальцах взлохмаченное гусиное перо. За окнами плыла мимо ночь, тихо потрескивали тающие свечи. Можно было бы и поспать, но вот только Велеслав знал, что благодатный сон, если и придет, то лишь к самому утру, когда светать начнет. А до того времени ворочаться в душной постели, изводить себя думами неприятными. Если бы еще она была рядом…
Память явила мысленному взору образ – тонкое нежное тело, коса до бедер в руку толщиной, цвета вызревшей пшеницы. Широко распахнутые глаза, на свету яркие, словно васильки, а в тени как будто пасмурное небо. И нежные губы, припухшие от поцелуев. Когда-то он любил ее целовать.
При мысли о Злате Велеслав переломил перо и ругнулся.
Неблагодарная тварь! Бесплодная сучка! Да как она могла… как она посмела так опозорить его перед людьми? Слыхано ли – от владетельного князя жена сбежала?
Ну, доставалось ей, конечно. Но ведь сама виновата. Сама.
Поначалу Велеслав до безумия любил свою красивую жену, и точно так же, до безумия, возненавидел, когда после трех лет самых разнообразных любовных утех стало ясно, что зачать жена не может.
Правда, в ее боли он тоже находил своеобразное наслаждение.
Оказалось, что это очень даже горячит кровь – сперва отстегать розгами, до крови, до прокушенной насквозь губы – а затем, повалив в постель, брать грубо и больно, наматывая на кулак роскошные волосы, пачкая их в крови. Сперва сучка вопила, умоляла. А потом умолкла, только дышала тяжело, с присвистом. Молчала, даже когда он пытался выбить из нее крики, которые казались слаще всего на свете. И, наконец, нашла возможность сбежать.
Велеслав не переставал искать свою княгиню. Злата была только его. Отпустить – значило отказаться от самого себя. За эти три года каким-то чудесным образом душа его переплелась с душой золотоволосой ведьмы, в любви и ненависти. Без нее кусок в горло не шел, и небо казалось не таким голубым, как раньше.
И Велеслав знал, что когда-нибудь он разыщет Злату, потому что она была его – и только его княгиней. В том, что стерва жива, он почему-то не сомневался. Если бы умерла – уже бы почувствовал.
…Он потянулся за столом. От воспоминаний о драгоценной женушке в паху стало тяжело и неловко. Велеслав, прикрыв глаза, так и
