расписании.
Моя челюсть едва не падает на пол.
– И она дала его тебе?
– Он. Да, и был счастлив сделать это.
Я чувствую недоверие и возмущение. Что за черт? Факультет просто не может раздавать расписание студентов всем, кто попросит, разве нет? Это нарушение неприкосновенности, частной жизни. Я стискиваю зубы и решаю, что, как только сдам экзамены, моим первым делом будет иск к этому дурацкому колледжу.
– Может, он тебе и мой табель успеваемости дал? – ворчу я.
– Нет. И не беспокойся, я уверен, твое расписание не разлетелось по всему кампусу. Он дал его мне, потому что я играю в хоккей.
– Мне что, от этого должно стать легче? Напоминание о том, что ты – привилегированный придурок, пользующийся особым отношением лишь потому, что катаешься на коньках и выигрываешь кубки?
Я направляюсь прочь бодрым темпом, но он быстро сокращает дистанцию и тут же оказывается рядом.
– Прости. – В его голосе звучит искреннее сожаление. – Если тебе станет легче, я обычно не использую свой статус спортсмена, чтобы получать преимущество. Черт, я мог бы спросить Дина о твоем расписании, но пришел к выводу, что тебе это понравится еще меньше.
Тут он прав. При одной мысли о том, что Такер мог обсуждать меня с Дином Ди Лаурентисом, по коже бегут мурашки.
– Ладно. Ну, ты меня выследил. Чего ты хочешь, Такер? – Я ускоряю шаг.
– Куда спешим, дорогая?
– Жить, – бормочу я.
– Что?
– Я всегда спешу, – поясняю. – У меня двадцать минут на то, чтобы поесть перед следующим уроком.
Мы выходим в холл, где я становлюсь в очередь за сэндвичами, просматривая меню на стене. Прежде чем Такер успевает сказать хоть слово, студент перед нами отходит от прилавка, и я спешно шагаю вперед, чтобы сделать заказ. Когда тянусь в сумку за кошельком, на мою руку опускается рука Такера.
– Я заплачу, – говорит он, доставая двадцатидолларовую купюру из коричневого кожаного бумажника.
Не знаю, почему, но это раздражает меня еще сильнее.
– Сначала выпивка в «Мэлоуне», теперь ланч. Хочешь выпендриться, чтобы я наверняка знала, что у тебя есть лишние деньги?
В его глубоких карих глазах мелькает обида.
Твою ж мать, я сама не знаю, почему отталкиваю его. Он стоит тут, признаваясь, что просил об одолжении, чтобы найти меня, и желая оплатить мой обед…
Это должно было стать встречей на одну ночь, а теперь он передо мной, и мне это не нравится.
Нет, неправда. Мне очень нравится видеть его перед собой. Он так сексуален и так хорошо пахнет, сандаловым деревом и цитрусом, что мне хочется зарыться лицом в его сильную шею и вдыхать его запах, пока не опьянею.
Но для этого нет времени. Время – несуществующий концепт в моей жизни, а Джон Такер – очень большой отвлекающий фактор.
– Я плачу за твой обед, потому что так меня воспитала мама, – спокойно говорит он. – Называй меня старомодным, если хочешь, но это моя привычка.
