кухню, вздохнула:
– Курить здесь конечно же не полагается…
– Нет. Не полагается. Говори, чего пришла.
– Ни фига себе, как ты любимую подругу встречаешь…
– Вер… Я ж тебя просила! Если соскучишься – позвони! Я сама приду, куда скажешь!
– Вот вся ты в этом, Быстрова… Тебя жмут со всех сторон, а ты дрожишь, как серая овечка, слово в свою защиту не можешь сказать! Вот и разбаловала эту лахудру, хозяйку свою. В гости уже нельзя к ней зайти!
– Во-первых, я давно уже не Быстрова. Я Хрусталева. А во-вторых…
– Ага. Хрусталева она! Одна фамилия и осталась на память от прошлой жизни! Все отобрали, сволочи!
– … А во-вторых, я совсем не серая овечка, и никто меня особо не жмет. Просто жизнь такая. Если б я серой овечкой была, как ты говоришь, то давно бы уже пропала где-нибудь. А так, видишь, живу. И племянника воспитываю.
– Ага. Воспитываешь. На дорогую сестру Сашеньку пашешь. Она там, в своей Америке, живет себе и в ус не дует, а ты тут седьмой хрен по съемным хатам глодаешь. Чего у нас тут на ужин приготовлено, а? Для дорогого племянника? Опять, поди, картошечка вареная? Я угадала, да?
– Почему – картошечка? Вот, сосиски варю!
– Иди ты! Ну ты даешь, подруга! Успехи делаешь, черт возьми!
– Да ну тебя, Верк… Чего ты взъелась? И без тебя тошно… Пришла и взъелась…
Вяло махнув рукой, Леся подошла к темному окну, стала вглядываться в хлипкий круг света, отбрасываемый подъездной лампочкой. Редкие колкие снежинки, вырываясь из темноты, красиво вальсировали в световом конусе, тихо ложились на черную затоптанную наледь асфальта. Где ж так долго Илья бродит? Уроки в школе давно закончились… Хоть бы позвонил, поганец! Знает же, как она волнуется!
– Да я не взъелась, Леськ, чего ты… – виновато проговорила за ее спиной Верка. – Это я просто психую так неправильно, из-за отсутствия в жизни справедливости.
– А чего из-за нее психовать? Когда нельзя ничего изменить, и психовать не стоит. Надо просто жить, надо просто исполнять свои обязанности…
– Ишь какой ты философиней стала! От бедной жизни, что ли? А вот я с тобой не согласна, между прочим!
– В чем ты со мной не согласна?
– А в том, что изменить ничего нельзя!
– Так я ж действительно ничего не могу изменить! Квартиры у меня нет и не будет, Ильку я не брошу…
– А как насчет Саши? Она не хочет своим сыном сама заняться? Она тебе хоть звонит когда-нибудь вообще? Или опять пропала, сволочь такая?
– Звонит. Конечно звонит.
– И что?
– Да ничего. Отстань.
Вот же зануда эта Верка! Ну кто ее просит бить по больному? Не рассказывать же ей, что Саша, например, позавчера как раз и звонила? И что после разговора этого хныкало все внутри, как у маленькой глупой девочки, и непонятно было, что там так хныкало – то ли
