что ли? – ревниво подала голос со своего места Ритка.
– Так на то воля злодея будет… Хорошая воля. Да и злодей не злодеем обернется… – лукаво глянула на нее Мирослава и коротко пожала плечами – чего, мол, тут непонятного. И для достоверности ткнула пальцем в самую сердцевину карточного расклада и постучала острым ногтем по замасленному лицу пикового короля. – Видишь, рядом с ним десятка пик легла? Ну вот. А в ногах – бубновая жизнь…
– Хм… Ничего не поняла! – капризно констатировала Ритка, внимательно вглядываясь в карточный круг. – Это что значит, Мирослава? Про злодея-то? Странно даже. Какой же он злодей получается, если по его воле Леська мужика себе найдет? Всем бы такую злодейскую волю! А мне, значит, ни злодея, ни мужика самого завалящего не выпало… Так, что ли?
– А у всех судьба разная, милая. Ты в прибытке живешь, и Бога благодари. А ее снегом обсыпало. Ступаешь – больно.
– Кому? Кому больно? – с тихим раздражением переспросила Ритка, подняв тяжелые глаза на гадалку.
– Так траве… Той, которая под снегом…
Леся сидела, стараясь не вслушиваться в эту откровенную галиматью. Для того хотя бы, чтоб не заплакать. Потому что очень уж лихо Мирослава относительно травы под снегом высказалась, не убавишь и не прибавишь. А остальное – чушь собачья. Про светлое тепло, про злодея… Особенно про хорошую волю этого злодея, которая должна для нее семейное счастье определить. Ага, сейчас. Больше этому злодею делать нечего, как о ее счастье заботиться. Чего-то напуталось в этом месте у гадалки Мирославы, точно напуталось. Карты не так легли. И Риткино раздражение совершенно напрасно изливается досадливой завистью. Что ж, ее тоже можно понять – зря за гадание платила? За то платила, чтобы вызнать все про чужого злодея, который ее жиличке прекрасное семейное будущее обеспечит? Нет, ну точно галиматья…
– Все, больше гадать некому, Рита? Желающих больше нет? – деловито собрала со стола карты Мирослава и быстро глянула на Лесю ждущими, алчными глазами. Чего расселась, мол, деньги давай…
– Леськ, неси свои сто долларов! – на лету подхватила Мирославину алчность Ритка. – Чего сидишь, уши развесила? Еще одного короля ждешь?
– Так мы же вроде… – предприняла Леся попытку напомнить ей о давешних благородных зачетных соглашениях, но тут же и осеклась. Чего это она, в самом деле? Ритку не знает, что ли?
– Ага, размечталась! А вот этого не хочешь? – с готовностью выставила Ритка перед ее носом фигу, будто ждала Лесиной в отношении ее благородства оплошности. Фига получилась очень выразительная, с багровым идеальным ногтем, с нервно двигающейся туда-сюда фалангой большого пальца. Произведение искусства, а не фига. Леся отодвинула от нее на всякий случай лицо, покачала головой то ли обреченно, то ли понимающе. А может, и так и этак. А что, бывает. Особенно если человек живет себе слабой травой, мерзнет под снегом. И ничего ему не остается делать, кроме как заниматься пониманием да обречением
