пластырь? Зачем? – поднял к ней голову незнакомец. – Не надо мне пластырь. Вы мне лучше скажите, где я нахожусь…
– У меня в квартире, где!
– Да-а-а? А вы кто-о-о-о? – снова простонал мужчина. – Я вас не знаю совсем…
– Да уж, познакомиться мы не успели, знаете ли! Вы ж стали вваливаться ко мне в квартиру, как только я дверь открыла! Ну вот я и… Сильно болит, да? Давайте все-таки пластырь вам на лоб наклею. Вы встать-то сможете?
– Погодите… Это что же получается… Я что, ночевал здесь, да? – совсем по-детски хлопнул длинными ресницами незнакомец и уставился на Надежду с таким ужасом, будто и не молодым мужчиной был вовсе, а невинной гимназисткой, обнаружившей себя поутру в постели со старым развратником.
– Да. Именно здесь вы изволили всю ночь почивать, молодой человек. Именно в этой прихожей, именно на этом линолеуме.
– Ничего себе… Как же это… – стыдливо отвел он глаза в сторону.
– А пить меньше надо! Такой молодой, а уже алкоголик…
– Я не алкоголик. Сам не знаю, как это получилось… Я и правда не алкоголик! Вы не думайте…
Надежда и сама видела, что парень вовсе не тянул на погибающего вконец пьянчужку. Уж она-то знает, как они выглядят, пьянчужки эти. За версту такого могла распознать. У отца много таких приятелей по интересам было, по совместному истреблению собственного человеческого достоинства. И ее, маленькой девочки Нади, достоинства, выходит, тоже. Потому как оно, это достоинство, вовсе не увеличивалось в размерах после их с мамой героических ежевечерних походов в поисках загулявшего мужа и отца с последующим героическим же вытаскиванием его из толпы пьяных люмпенов. А потом Надя очень стеснялась, когда они с мамой волокли свое пьяное сокровище сначала по улице, потом через двор, потом тянули по лестничной клетке… Однажды она осмелела немного и спросила у мамы – зачем? Зачем они так бездарно тратят свое время, если можно жить совсем, совсем по-другому? Мать, она помнит, очень рассердилась тогда на нее. И долго объясняла, что нельзя бросать близкого человека в беде, что надо бороться за него до последнего. И вообще, он ей родной отец… Маленькая Надя молчала пристыженно и все равно не понимала, как можно бороться за человека, если сам он за себя бороться ну никак не желает… А потом она свыклась как-то. И приняла в себя это мамино – кто-то должен. И сама уже объезжала на велосипеде все знакомые злачные места, чтоб успеть подхватить отца еще тепленького, чтоб самой дотащить до дому, мать лишний раз не напрягая…
Ночной ее гость действительно был в этом плане непорочным. Она это видела распрекрасно, хоть и несло от него знакомым с детства духом похмельной абстиненции, незабываемым и тошнотворным. Да и одежда на нем была не та. Хорошая была одежда, дорогая. Сама недавно Вите такую же рубашку в крутом бутике покупала и знает, сколько она стоит. Четверть зарплаты пришлось отдать. Да и костюм, и ботинки… И еще – выражение лица, совсем по-детски испуганное.
