Плеве был, как подчеркивали его современники, груб, педантичен, мелочен, требователен, с мозгами, сдвинутыми набекрень, что, к слову, не мешало ему действовать очень умело на фронте, с полководческой выдумкой, когда этого требовала обстановка. Впрочем, Плеве уже нет, Плеве – это отработанный пар.
Сухой, желчный, с костяным сухим теменем, Плеве любил вести с Миллером нравоучительные беседы за вечерним чаем. Пил Плеве чай из толстобокого зеленого стакана, вставленного в дорогой серебряный подстаканник очень изящной работы, делал это азартно, шумно, много, потел и с громким хрустом разгрызал своими крепкими зубами куски сахара.
– Тестя вашего генерал-адъютанта Шипова Николая Николаевича я знал очень хорошо, – говорил Плеве Миллеру и отправлял в рот очередной кусок сахара, тот со стуком всаживался в челюсть и откатывался под зубы, словно снаряд; Плеве делал на сахарный кусок нажим и с треском разваливал его. – Хорошо! – по-лошадиному мотал Плеве тяжелой головой, схлебывал с мокрых усов пот. – Добрейшей души был человек! – хвалил он отца Таты.
– Да, добрейшей, – соглашался с ним Миллер.
– Авторитет у него был не меньше, чем у министра двора, – добавил Плеве.
– Мне это неведомо. – Голос Миллера сделался сухим.
– А вы, голубчик, как мне сказывали, одно время вообще проходили по гражданскому ведомству?
– Так точно! Через год после окончания Николаевской академии.
Академию Генерального штаба – Николаевскую, предмет вожделения всех без исключения провинциальных офицеров, Миллер окончил в 1892 году, а в 1893 году был уволен с военной службы, как было сказано в приказе, для «определения к штатским делам, с переименованием в коллежские асессоры», – и стал молодой Евгений Миллер после этого обычной «штатской крысой», как с печальной иронией говорил он про себя, а Таточка подтрунивала:
– Выходила я замуж за блестящего гвардейского офицера, а оказалась за обычным гражданским чиновником. – Она прижималась к груди мужа и огорченно вздыхала: – Эжен…
– Я еще буду носить погоны, Тата, все это впереди.
Миллер знал, что говорил: через три года он снова надел офицерский мундир с серебряными аксельбантами, свидетельствующими о принадлежности к Генеральному штабу. Гражданское чиновничье звание было трансформировано в военное, и на плечах у Миллера стали красоваться погоны капитана.
Прошло еще два года, и Миллер получил назначение на должность военного атташе в русское посольство в Бельгии и Голландии – два посольства тут были совмещены в одно.
Таточка была счастлива – о такой карьере мужа, на которого неожиданно натянули гражданский сюртук, а значит, понизили, – она даже не мечтала.
Из капитанов Миллер очень скоро переместился в подполковники. Жизнь была прекрасна. Его принимали в высшем свете как своего, он часто выезжал в Париж.
Через три с небольшим года Миллер получил новое назначение – стал русским военным агентом в Риме и несколько месяцев спустя был
