от яркого света. Мерцающие светильники озаряли роскошное убранство, пестрые восточные ковры, расшитые золотом драпировки.
Доктор Ромени встал из-за стола, и Фике испытал безнадежную зависть. «Почему я? – мысленно вопрошал Фике. – Почему не Романелли?» Он вспомнил встречу в Каире в сентябре прошлого года.
Фике стянул с себя плащ и шляпу и отшвырнул их в угол. Голова Ромени, лысая, как бильярдный шар из слоновой кости, отражала мерцание светильников. Доктор Ромени, нелепо подскакивая на пружинящих подошвах, направился к вошедшему и изобразил дружеское рукопожатие.
– То, что мы… то, что вы намерены предпринять сегодня ночью… Это будет великое свершение, – сказал он приглушенным басом. – Единственное, чего бы я хотел – присутствовать здесь лично.
Фике слегка нетерпеливо пожал плечами.
– Мы оба – слуги. Мой пост – в Англии, ваш – в Турции. Я полностью отдаю себе в этом отчет и понимаю, почему вы можете присутствовать здесь не лично, а как «реплика».
– Не говоря уже о… – Ромени заговорил нараспев, пытаясь вызвать эхо в задрапированном мягкими тканями шатре. – Если вы сегодня умрете, можете мне поверить, ваше тело будет набальзамировано и погребено с исполнением всех надлежащих обрядов и пением молитв.
– Если меня постигнет неудача, – ответил Фике, – то молиться будет некому.
– Я не сказал «неудача». Может случиться так, что вы добьетесь успеха и откроете врата, но умрете, так и не завершив начатого, – невозмутимо уточнил Ромени. – В таком случае вы должны бы желать исполнения надлежащих обрядов.
– Очень хорошо, – устало кивнул Фике. – Хорошо, – добавил он.
У входа послышались шаркающие шаги.
– Руа, – раздался взволнованный голос, – куда лучше поставить эти врата? Поспеши. По-моему, духи уже выходят из реки, чтобы посмотреть.
– Очень может быть, – пробормотал доктор Ромени, глядя на то, как Фике дает указания цыганам.
Те торопливо внесли предмет в шатер, опустили его на пол и быстро попятились к выходу, не забывая, однако, о почтительности.
Два очень старых человека стояли и в молчании смотрели на ящик. Молчание длилось. Наконец Фике стряхнул оцепенение и заговорил:
– Я велел цыганам, чтобы в случае моего… отсутствия они почитали вас, как руа.
Ромени кивнул, склонился над ящиком и начал отдирать доски.
Отшвырнув мятую бумагу, он осторожно извлек маленький деревянный ящик, перевязанный бечевкой, и поставил его на стол. Затем отодрал от упаковочного ящика оставшиеся доски и, кряхтя, выудил бумажный сверток, который тоже положил на стол. Сверток был почти квадратным – три фута с каждой стороны, шесть дюймов толщиной. Ромени поднял глаза.
– Книга, – сказал он.
Явно ненужное замечание: Аменофис Фике и без того знал, что это такое.
– Если только он смог это сделать там, в Каире, – прошептал Фике.
– Сердце
