доном Хуаном на этой скамейке, то мы подолгу беседовали. Я рассказал ей о его склонности к поэзии и о том, как я обычно читал ему стихи, когда нам больше нечего было делать. Он слушал стихи, но полагал, что внимания достойны только первая и иногда вторая строфы, последующие же он называл индульгированием поэта. Лишь очень немногие из тех сотен стихов, которые я прочитал ему здесь, он дослушал до конца.
Сначала я читал ему то, что мне нравилось, а именно абстрактные, двусмысленные, идущие от ума стихи. Позднее он заставлял меня вновь и вновь читать то, что ему нравилось. По его мнению, стихотворение должно быть компактным, предпочтительно – коротким. Оно должно быть составлено из точных, прямых и очень простых картин. В конце дня на этой скамейке стихотворение Сесаро Вальехо, казалось, подвело черту под его особым чувством тоски. Я прочитал его Ла Горде по памяти, не столько ради нее, сколько ради себя.
Хотел бы я знать, чем она занята в этот час, моя милая Рита, девушка Анд, мой легкий тростник, ветка дикой вишни, теперь, когда усталость душит меняи кровь засыпает, как ленивый коньяк.
Хотел бы я знать, что она делает теми руками, которые так прилежногладили крахмальное белье после полудня, теперь, когда этот дождь уноситмое желание идти дальше.
Хотел бы я знать, что стало с ее юбкой с каймой, с ее вечным трудом, с ее походкой, с ее запахом весеннего сахарноготростника, обычного в тех местах. Она, должно быть, в дверяхсмотрит на быстро несущиеся облака.
Дикая птица будет петь на крыше. И, взглянув, она наконец скажет: «Господи, как холодно!»
Воспоминания о доне Хуане были невероятно живыми. Это не были воспоминания на уровне мысли, так же как они не были воспоминаниями на уровне всех моих осознаваемых чувств. Это был неизвестный вид памяти, который заставил меня плакать. Слезы лились из моих глаз, но они совсем не успокаивали меня.
Последний час дня всегда имел особое значение для дона Хуана. Я перенял у него такое отношение к этому часу и его убежденность в том, что если что-нибудь важное должно произойти со мной, то оно произойдет именно в этот час.
Ла Горда положила голову мне на плечо. Какое-то время мы сидели обнявшись. Я чувствовал себя расслабленным. Возбуждение ушло. Странно, что такое простое действие, как то, что я положил свою голову на голову Ла Горды, принесло мне такой покой. Я хотел пошутить, что нам следовало бы связать наши головы вместе. Но тут же я понял, что она переиначит мои слова и посмеется над ними. Тело мое затряслось от смеха, и я понял, что сплю, хотя глаза мои были открыты и я легко мог бы встать, если бы захотел. Мне не хотелось двигаться, поэтому я остался в том же положении, одновременно и бодрствующим, и спящим. Я видел, что прохожие глазеют на нас. Но мне не было до этого никакого дела, хотя обычно мне не нравилось быть объектом внимания.
Затем внезапно все люди в поле моего зрения превратились в большие пузыри белого света. Я смотрел на светящиеся яйца не мельком, а непрерывно, впервые в своей жизни. Дон Хуан говорил мне, что человеческие существа кажутся видящему светящимися яйцами. Я уже испытывал проблески такого восприятия, но никогда
