задирали в ближайших кустах первую попавшуюся юбку. Ванечка же все свободное время пропадал в изостудии, до рези в глазах изощряясь в подборе палитры и углубленном изучении жизнеописаний классиков Возрождения и совершенно игнорируя похотливые взгляды и красноречивые вздохи руководительницы, вальяжной Зои Васильевны, недавно перешагнувшей бальзаковский рубеж и оттого, видимо, испытывающей страстное томление. Нет-нет, не подумайте плохого, Ванечка вовсе не был извращенцем-женоненавистником. В один прекрасный вечер он-таки отпробовал зрелой плоти наставницы, расположив оную плоть прямо на первом попавшемся столе студии и с разбегу лишив себя невинности. А все из-за Мережковского: хитрющая Зоя Васильевна притащила в студию первый том «Воскресших богов» и намекнула юному дарованию, что у него есть шанс получить книжицу только после жаркого сплетения тел. Сплетение состоялось незамедлительно, после чего Иван тут же схватил заветный том и, на ходу подтягивая штаны, удрал нах хаус. На неделю наш парень выпал из обстановки – ни с кем не общался, никуда не ходил и ел что попало. И в другой прекрасный вечер Ванечка дал себя уговорить – спустя неделю после утраты невинности. Ну, сами понимаете, на сей раз предметом торга стал второй том «Воскресших богов». Ударно поработав на столе, будущий Васнецов утащил книженцию и опять на неделю выпал. А еще через неделю выяснилось, что озабоченная дамочка оказалась недальновидной. Не догадалась в свое время обзавестись хорошей библиотекой, за что была сурово наказана: сладострастные стоны на столе более не тревожили своды изостудии.
– Некогда мне тут с вами фуйней страдать, Зоя Васильевна, – сурово заявил Ванечка, однозначно давая понять, что не намерен тратить силы на предмет, к великому искусству никакого отношения не имеющий. – Найдете мне про Ван Дейка что-нибудь – тогда поговорим. А пока – не мешайте творить.
Спустя некоторое время под большим нажимом отца Иван все же поступил в военное училище и с тех пор живопись забросил. Служба съедала все время без остатка, не было возможности даже семьей обзавестись, не то что с мольбертом возиться. Отпуска в их среде было принято проводить сообща где-нибудь в шумных публичных местах типа санаториев и домов отдыха, непременно с разухабистой гульбою, обильными возлияниями, сопровождавшимися добротными драками и активным совокуплением со всем подряд женопоголовьем, которое годилось для этого и пребывало в радиусе поражения оборонительной гранаты. Сами понимаете – ни о каких занятиях живописью в такой обстановке говорить не приходилось.
Так вот и получилось, что впервые за последние полтора десятка лет Ивану удалось заняться любимым делом именно сейчас, в плену у горских бандитов без конкретной политико-социальной ориентации, в просторечии именуемых «индейцами». Лет пять назад он уже сиживал у таких в заложниках, но тогда они «индейцами» не обзывались, да и рисовать там было негде и не на чем. А здесь – пожалуйста: хорошо беленная хибара из самана, куча разнокалиберных
