Мне почему-то кажется, что он будет резать тебя на мелкие кусочки – и начнет с живота. А чуть позже подтянутся наши казачки. Тоже ба-альшие любители снайперих! Я от чистого сердца предлагаю. Не то чтобы ты мне нравилась – просто страсть не люблю таких зрелищ, когда над беременными издеваются… Так что – добить?
– Не-е-ет… – чеченка собралась с силами и выдохнула с кровавым бульком: – Рожать… буду…
– Пф-ф-ф! – возмущенно фыркнул Антон. – Совсем е…анулась баба! Какой рожать?! Кого рожать?! Тебя щас расчленять будут, мать твою!
– Это… это сын Беслана… – выплюнула чеченка с очередным сгустком крови. – Он… он должен жить…
– Какого еще Беслана? – возвысил голос Антон, обращаясь к лежавшему за перегородкой раненому салаге. – Гантамирова, что ли? Тоже конь еще тот – не вижу причин, чтобы как-то помогать его коханой, тем более такой вот…
– Беслан Сатуев, – индифферентно пояснил салага. – Это его жена. Сатуев у них – большой человек, полевой…
– Не надо мне про Сатуева – сам в курсе, – поморщился Антон. – Много бы отдал, чтобы он сейчас на месте своей супружницы оказался. А то они все горазды за юбкой…
– Эн-ша! Эн-ша! – проревел подковылявший к «таблетке» метров на пятьдесят «притертый». Судя по тону, зацепило его весьма чувствительно, но недостаточно сильно, чтобы окончательно «выключить» – состояние, вполне пригодное для полноценного припадка бешенства, чреватого самой гнусной поножовщиной и прочими надругательствами.
– Где он?! Где этот пидар?! Только не говори, что ты его совсем завалил! Я его на куски буду рвать!!!
– Вообще-то он не пидар, – пробормотал Антон, отступая на шаг и направляя ствол карабина в голову раненой. – И не совсем «он»… Все, крольчиха, дальше тянуть нет смысла. Через полторы минуты твой приятель как раз доковыляет, тогда мне уже трудно будет оправдать свой поступок. Если хочешь помолиться – давай, только очень быстро. Тридцать секунд…
Раненая вдруг ворохнулась всем телом, широко раздвинула колени и, уперев ступни ног в грань дверного проема, принялась тужиться, страшно хрипя и пуская розовые пузыри.
– Господи, боже ты мой! – невольно прошептал Антон, опуская карабин и отступая еще на шаг назад. – Да что же это такое творится…
– Рожает? – с каким-то нездоровым спокойствием спросил салага.
– Пытается, – Антон пожал плечами. – Тужится, напряглась, как деревянная – ее сейчас бульдозером из кабины не выкорчевать. Как помешать – хрен его знает. Разве что пристрелить…
– Надо было сразу стрелять, – осуждающе пробурчал салага. – Щас уже не сможешь. Опоздал.
– Откуда тебе знать, сопля? – машинально огрызнулся Антон. – Чего это – не смогу?
– Да уж знаю… Я в плену у одной роды принимал, – вяло поделился салага. – Не сам – с дедом одним. Совсем молодая, симпотная – белобрысая. Ее чечены до последнего харили – живот вроде небольшой был. Каждый день забирали – засаживали в несколько смычков.
