ножом лежала, а все в ус не дула. «Эх, Сашка! – говорила она. – Разве убережешься? Одним разом человек умирает, не износив как следует рук, ног, не испортив глаз. Разве не обидно? Лежит во гробе – и ножки целы, и ручки не истрачены, а где человек – нетути! Лучше уж по кусочкам на тот свет отправиться, да пожить подольше!» Ну, не поминайте лихом!
Фатяйцев надул щеки и хлопнул по ним, произведя выстрел громче пистолетного. Затем озабоченно посмотрел на часы и, крича: «Дела! Дела! Покою сердце просит!» – куда-то умчался.
– Ну как тебе Фатяйцев? Не правда ли, великолепен? – спросил Эссиорх.
– Твой друг очень грустный человек, – сказала Ирка.
– Кто грустный, он? – недоверчиво переспросил хранитель.
– Да. Даже когда он шутит, у него грустные глаза.
– Наверное, это потому, что он бывший клоун. У всех клоунов грустные глаза. Они смешат других, но им сами совсем не смешно, – подумав, сказал Эссиорх.
Комната, которой гордился хранитель, оказалась крошечной. К окну был прилеплен небольшой балкончик полукруглой формы – шага примерно в два. Однако, по словам Эссиорха, выходить на балкон было опасно – он находился в аварийном состоянии. Зато его любили навещать голуби. Здесь они ворковали, клевали хлеб и оставляли белые автографические кляксы.
– Ну вот мы и дома! – сказал Эссиорх с явным удовольствием.
На каждой из четырех стен, на полу и на потолке Ирка увидела защитную руну света, отдаленно похожую на море – такое, каким его рисуют маленькие дети. Ирке никогда не приходилось видеть, чтобы маленькое помещение охранялось с такой магической тщательностью.
Закрыв за собой дверь, Эссиорх прильнул к ней ухом и некоторое время внимательнейшим образом вслушивался во что-то. Затем подошел к окну и долго смотрел наружу. Подышал на стекло и длинным ногтем мизинца начертил на нем строку странных знаков. Некоторые из них сразу таяли, другие же отпечатывались в стекле, точно выжженные на нем навечно.
Должно быть, Эссиорх был удовлетворен результатом. Он расслабился и повернулся к Ирке.
– А вот теперь можно и о делах!.. Уверен, мрак очень бы желал получить это… – сказал хранитель, кивая на небольшой прямоугольный предмет, прислоненный к стене и накрытый одеялом.
Прежде чем сдернуть одеяло, Эссиорх быстро окинул взглядом все руны. Затем наклонился, потянул одеяло за край и отступил назад.
Ирка поняла, что перед ней картина. Она увидела лицо мальчика лет восьми. Его темные волосы от природы вились. Одетый в белую рубаху с расстегнутым воротом, он спокойно смотрел с портрета, опираясь на саблю в ножнах. Для упомянутого возраста лицо у мальчишки было, пожалуй, слишком умным и насмешливым. Заметно было, что ему надоело позировать, наскучило держать саблю и что ему втайне хочется показать художнику язык.
Портрет, должно быть, рисовался не на лучшем холсте и скверным маслом. Снаружи его уже успела покрыть сеть мелких трещин.
– Кто это? – спросила Ирка.
