в ванну не хотелось. Моя мужская харизма спала глубоким сном, видать, ночью умаялась, плюс нас с ней в трезвом виде не возбуждали резиновые мячики. Так что – я пас.
Умылся в туалете в коридоре, стянул одноразовую щетку и пасту у горничной из тележки, сразив ее наповал своей умопомрачительной улыбкой и стараясь не сказать ни слова. Вонь перегаром не располагает женщин к доброте.
Через несколько минут я уже вышел из высотного здания и озадаченно смотрел на адрес. За городом. Охренеть, и как мне туда добраться? У меня в карманах не дыра, а дырище. Разве что мелочь, которой не хватит и на метро. Перезвонил Осе.
– Я тут это… короче, я на мели. Под чистую.
– Я тебе брошу на карту пару тысяч. Ну ты даешь, Казанова, каждый день разные бабы, и денег ни хрена нет.
– Так я ж Казанова, а не Альфонсо.
– Ладно. Ты не опаздывай. Александр Николаевич этого терпеть не может.
– Мне б пожрать чего-то.
– Тебя там накормят и напоят, и спать уложат. Я там ночевал в пристройке. Так что жратвой, ночлегом и деньгами я тебя обеспечил.
– Буду должен. Познакомлю тебя с кем-то…
– О, кстати, насчет познакомлю. У Потемкина за бабами не волочиться и никого не трахать. Там любят порядок. Без яиц останешься.
Я поправил штаны и ремень. Не, мне без яиц никак нельзя. Так что волочиться отменяется. Ну или если совсем немножко и чтоб капитан не увидел.
– Тете Нине привет, крепко обними и купи от меня шоколадку, я верну.
– Куплю. Она тебя и без шоколадок любит. Все переживает, что ты оболтус не работаешь.
– Знаю. Я тоже ее очень люблю. Вот отмахаю за тебя лобзиком и сам к ней приеду.
– Угу. Ты с прошлого Нового года грозишься.
– Мне, может, стыдно.
– Не свисти. Стыдно ему. Твое стыдно сдохло еще до твоего рождения. Так, все. Я отчаливаю. Смотри, не опозорь меня у Потемкина.
Я снял деньги с банкомата, поймал такси, сунул в уши наушники и откинулся на кожаное сиденье. В ушах взревела «Металлика». В окне мелькали новогодние гирлянды, фонарики, елки, украшенные к празднику. Атмосфера появилась во всем…кроме погоды. Такой слякоти даже в прошлом году не было. Ощущение чуда, как и погода, остались где-то в прошлом столетии. Нет, я видел, как это ощущение мелькает на лицах прохожих, особенно на детских, но я уже дядька взрослый и в чудеса не верю.
Ощущение, что я к своим двадцати семи конкретное никчемное дерьмо, накатывало периодически и так же откатывало. Не видел я смысла в том, чтобы жить иначе. Как говорила Нина Сергеевна, остепениться, найти хорошую работу, встретить девушку. Девушек я не встречал, я их чаще всего провожал или они меня. Отношений не складывалось. Я зверь свободолюбивый и в клетку не полезу. И жить буду, как привык. Да и ради чего что-то менять? Все равно рано или поздно все там будем. Любовь, семья – все херня.
Мой папаша бросил мою мать, едва узнал о ее беременности, ей было шестнадцать, и она решила, что это конец света, а ее собственная мать оставила моего деда ради какого-то
