что я вообще со странностями? Сейчас мне, например, совершенно неожиданно захотелось тебя нарисовать.
– Нарисовать? Так ты тоже рисуешь?
– Тоже?
– Мой брат хорошо рисовал. Он мог бы стать великолепным художником.
– Правда? – без интереса произнес Глеб. – И ты, конечно, расхваливала его на все лады!
– Не важно…
– Действительно, не важно. Вообще, какая разница – нравится другим то, что ты делаешь, или нет? Хотя мои шаржи обычно нравятся.
– Шаржи?
Он уловил в моем голосе разочарование, но даже бровью не повел.
– Ну да, шаржи, – спокойно подтвердил он и взял со стола карандаш. – Дай-ка лист бумаги. Низкий жанр, я знаю. Твой брат, уж конечно, не опустился бы до такого. Он-то учился на работах великих мастеров.
– Откуда ты знаешь?
– Ночью я пришел в себя и от нечего делать немного порылся в книгах.
– А где еще?
– А что, здесь припрятаны сокровища? Хорошо, что предупредила, теперь я этого так не оставлю.
– Рисуй. – Я достала обычный школьный альбом и старый фарфоровый сапожок с карандашами.
Глеб подался вперед и осторожно взял его в руки. Худые пальцы ласково заскользили по золотистым завиткам, и это было движением слепого, стремящегося познать мир через его крохотную часть.
– Я видел такой когда-то, – нехотя пояснил Глеб, заметив мой взгляд. – Мне казалось, таких больше нет.
– Разве может быть что-то в единственном числе? Их штампуют на какой-нибудь фабрике.
Несколько раз кивнув, он вернул сапожок на место и попросил меня сесть. У него оказалась забавная манера работать: он все время посмеивался, пока рисовал, поблескивал глазами и откровенно любовался своим творением. Я и не подозревала, что Глеба можно по-настоящему развеселить. Шарж отнял не больше двух минут и привел меня в полное изумление. Раньше мне и в голову не приходило, что это может быть до такой степени смешно и при этом не обидно. Я боялась, что рисунок выйдет злым.
– Ну, как? – прежним невыразительным тоном no-интересовался Глеб. – Не смешно, да?
– Когда ты начал рисовать шаржи?
– Я так и знал, что тебе не понравится…
– Я только спросила, когда появились первые шаржи?
– Зачем тебе это? В армии. Защитная реакция организма.
– А где ты служил?
Его глаза снова будто подернулись пеленой.
– На границе. На Севере.
– Ах, на Севере!
Не понимаю, зачем я сказала эти слова. В сущности, они ничего не значили, но Глеб отреагировал на них как-то странно. У него вдруг передернулось все лицо, и я невольно отшатнулась, предположив, что он страдает какой-нибудь формой тика. Подобные отклонения приводили меня в ужас. Только чувство долга заставляло меня общаться с мальчиком из своего класса, у которого то и дело сокращалась скрытая лицевая пружина.
Но Глеб уже справился с
