Мамадалиев выстроил в своей голове этот ручеёк странно сочетаемых русских звуков, из которых были составлены «Обязанности часового». Он даже… как-то не проговорил и не прошептал, а… прожурчал их бегло и уверенно. И вдруг…
Вот. Всё дело в моём дурацком характере… Я вдруг вспомнил, что настоящий мастер каллиграфии, закончив работу и насладившись её совершенством, слегка портит один из иероглифов, чтобы не раздражать богов… Короче, там были такие слова «…и не допустить проникновения на объект».
– Знаешь, Мамадалиев, – я как бы обращался к нему, хотя на самом деле просто размышлял вслух, – когда дойдёшь до слова «проникнуть» – сделай так: скажи «пряник», почеши живот и только после этого продолжай «…новения на объект». Не понятно? Сейчас будем репетировать…
На это ушло ещё часа два…
Настал день нашей премьеры. В ленинской комнате ротный сам принимал экзамен. Мамадалиев, бледнея, встал и довольно сносно повторил три первые фразы обязанностей караульного. Дойдя до кодового слова, он остановился, посмотрел на меня и, снова повернувшись к ротному, отчётливо проговорил «пряник». Снова посмотрел на меня и, вспомнив то, что мы разучивали, – почесал живот. Я заржал, опустив голову на стол. Но как я и рассчитал, чуда «заговорившего немого» уже ничего не могло испортить. Ротный, наблюдавший за происходящим с восторгом театрала, которому мешают наслаждаться игрой любимого актёра, недоуменно посмотрел на меня:
– Ты чего ржёшь, нормально же человек отвечает!
Но я продолжал… В этом не было насмешки над Мамадалиевым. Скорее, в этом читалось удовлетворение мастера, увидевшего реализованным свой план.
И то, что меня оставили без увольнения, – считаю справедливым. Настоящее искусство требует небольших жертв.
Национальный вопрос
А Советскую армию я проходил в маленькой отдельной роте внутренних войск. Моего призыва было человек 12. Из них – трое русских. (Причём один из русских – я.) Старшие призывы – армяне, азербайджанцы, один чечен и много-много узбеков и таджиков, киргизов и казахов…
Короче, нас, «русских», не любили, что выявилось почти сразу. Как-то, убирая казарму, пока младшие призывы были на утренней пробежке, а старшие подшивались, я был атакован «дедушкой»-каракалпаком, который начал мне истерическим тоном выговаривать, что я неправильно выжимаю тряпку. Я вежливо предложил ему показать, как это делается, за что тут же получил оглушительный удар по лицу. У меня всё-таки кровь тоже восточная, горячая, поэтому я неслабо приложил ему в ответ. И тут же ужасно струсил, потому что подшивающиеся в казарме «дедушки» все как один подняли головы от шитья.
Каракалпак поднялся и бросился на меня. Что мне оставалось – я двинулся навстречу… К моему удивлению, нас с двух сторон схватили за плечи и стали растаскивать. Почувствовав, что всё может ещё обойтись, я рьяно выдирался из мощных рук, обещая врезать ещё. И тут взбешённый каракалпак выкрикнул уже известное мне узбекское ругательство…
Как-то
