начать извиняться, объясняться и наводить порядок, словно был еще шанс спрятать то, что друзья и так уже увидели.
– Ого, – сказал Енох, оглядываясь по сторонам и щелкая языком. – Должно быть, скверно он жил в последнее время.
– Нет… – принялся запинаться я, зачем-то хватая стопку старых журналов с сиденья дедушкиного кресла. – Тут… тут никогда не было… – так. По крайней мере, пока он был жив.
– Джейкоб, погоди, – сказала Эмма.
– Ребята, может, вы подождете минутку на улице, пока я тут…
– Джейкоб! – она поймала меня за плечи. – Стоп!
– Я быстро, – не унимался я. – Он так не жил. То есть он не так жил, клянусь.
– Я знаю, – сказала Эмма. – Эйб бы даже завтракать не сел, не надев чистую рубашку с новым воротничком.
– Вот-вот! – поддакнул я. – И поэтому…
– Мы хотим помочь.
Енох скорчил рожу:
– Что, правда?
– Да! – воскликнула Оливия. – Мы все присоединимся.
– Согласна, – вставила Бронвин. – Нельзя все тут вот так оставлять.
– Да почему нет-то? – возмутился Енох. – Эйб уже умер. Кому какое дело, чисто ли у него в доме?
– Нам, – отрезал Миллард, и Енох отшатнулся, словно тот его толкнул. – А если ты помогать не собираешься, иди и запрись обратно в багажнике!
– Да! – крикнула Оливия.
– Не надо так злиться, ребята, – Енох взял из угла швабру и покрутил ею. – Видали? Я в деле. Шух, ш-шух!
Эмма хлопнула в ладоши.
– Тогда давайте приведем это место в порядок.
И мы принялись за работу.
Эмма была главной: она раздавала приказы, как заправский сержант по строевой подготовке – наверняка это не давало ее мыслям разбредаться по дому со всем его прошлым.
– Книги – на полки! Одежду – в шкафы! Мусор – в ведра!
Одной рукой Бронвин подняла мягкое кресло Эйба над головой:
– А вот это куда?
Мы мели и вытирали. Распахнули окна настежь, чтобы впустить свежий воздух. Бронвин выволокла ковры размером с целую комнату на двор и выбила из них тонну пыли, всё – сама. Даже Енох, казалось, уже ничего не имел против работы, стоило только начать.
Все здесь было покрыто пылью и грязью – они оседали на руках, на волосах, на одежде, но никто, казалось, не возражал. Мы работали, а передо мной повсюду вставали призрачные образы дедушки. Вот он в своем клетчатом кресле, читает какой-то шпионский роман. Вот в гостиной, у окна, силуэт на фоне блистательного полудня – просто смотрит на улицу. Почтальона ждет, как сказал бы он сам со смешком. Вот на кухне, склонился над кастрюлей польского жаркого и одновременно рассказывает мне что-то. У большущего стола в гараже – нитки и булавки раскиданы повсюду: летом после обеда вместе со мной делает карты.
– И куда же пойдет наша река? – спрашивает он и протягивает мне голубой маркер. – А как насчет города?
Белые
