то, что и конечные цели бытия имеют разумный и благой смысл, даёт разумное основание оптимизму уверенности, что эти разумные и благие конечные цели будут достигнуты, даёт разумный, вечный смысл самому разуму нашему, самой любви нашей, самому стремлению человечества к высшему и лучшему.
Если всё это не убеждает вас в смысле обращения вас из неверия в веру, на что я и не рассчитываю, не сомневаюсь, что это убеждает вас в том, что вера эта не может быть помехой для разумного отношения к жизни, не может быть и тормозом на пути ко благу человечества, напротив, требует разумной деятельности в этом направлении и самое это стремление оразумливает, что, следовательно, вера в этой части своей полезна для человечества, способствует разумному стремлению к мирному прогрессу.
Вера говорит далее, что любовь занимает в самом существе Бога Живого, Творца мира, место первое, что Бог есть любовь, что именно это первенствующее значение любви определяет собой святость Божью, Его неизменность, вечную правду воли любви Его, определяет собой и полную гармонию между разумом и любовью в Нём, так как Высшая Любовь, оставаясь собой, не может без любви относиться к разуму, не может отрицать права его, быть опасной для него. Это гармоничное сочетание царственной любви, указывающей благие цели стремлений и деятельности, и разума, указывающего, как верный друг любви, разумные пути для достижения целей, намеченных любовью, порождает мудрость. Именно разумная любовь Божья, мудрость Его и стала первопричиной творения – объекта любви, вызванного к жизни для блаженства вечного причастия жизни Творца, Его любви, Его мудрости, Его славы мудрого и благого Всемогущества.
Тут мы подходим к одному из самых мучительных и таинственных вопросов жизни, к вопросу о добре и зле, к вопросу о силе добра и зла, к роковому вопросу о разумных основаниях для надежды на конечное торжество добра и счастья.
Надо ли говорить о том, как шатки те мерила, которые даёт для определения добра и зла наука, как мало убедительны гипотезы, строящиеся на научных основаниях для решения вопроса о том, можно ли ожидать конечного торжества правды, добра и счастья, можно ли разумно утешаться надеждой на это грядущее торжество, можно ли самоотверженно созидать это будущее благоденствие грядущих поколений, делая из себя пьедестал их благополучия, когда смерть признаётся концом всякого реального существования, индивидуального бытия и мировая прочность самой планеты, на которой приютились эфемериды человечества, имеет большие научные основания быть под подозрением.
В настоящее время в результате если не полной научной возмужалости, то во всяком случае научной юности, сменившей собой более наивные эпохи научного детства и научного отрочества, человечество более склонно отвечать на все эти вопросы отрицательно, проповедовать высшую правду, витающую «по ту сторону добра и зла», признавать всякое самоотвержение за наивное недомыслие людей «старого поведения» и призывать к наслаждению
