и отправляешься в Москву, – грустно подытожил Том.
Ну как ему объяснить?
Регистрация заканчивалась. Негритянка за стойкой бросала на Татьяну с Томом неодобрительные взгляды: ей хотелось побыстрей заняться подсчетом пассажиров.
– Мадам, прошу поторопиться…
Том устало вздохнул:
– Кажется, я все понимаю… Ты от меня уезжаешь…
У Тани на глазах выступили слезы:
– Томчик, милый! Если бы ты знал, как я хочу остаться!
В его глазах полыхнул огонь:
– Танья, скажи… ты меня правда любишь?
Она честно ответила:
– Я без тебя жить не могу.
Он решительно сказал:
– Тогда поехали. Ты никуда не летишь.
…Но Татьяна все-таки улетела.
Сейчас, продвигаясь вместе с бандитами в их черном джипе куда-то в глубь Московской области, она с наворачивающимися на глаза слезами подумала вдруг о том разговоре. И с необыкновенной ностальгией вспомнила об ароматном, чисто вымытом и благоухающем чикагском аэропорте О'Хара. И о ранчо Тома. Там было так покойно, удобно. Так уютно спалось под утро на плече у Тома – под шум дождя, под ватным одеялом… Куда ее опять понесло? Во что она снова ввязалась?
Вертлявый молодчик, сидевший рядом в кожаном кресле джипа, вдруг сказал:
– Виноват, мадам, я должен вас потревожить.
Таня вопросительно повернулась к нему.
Господинчик достал из кармана черную шелковую ленту.
– Не могли бы вы повернуться спиной?
Татьяна все поняла и обернулась к окну. Бандитик накинул ей на глаза сложенную в несколько раз ленту. Прихватил сзади, стал завязывать.
– Волосы больно! – прокричала Таня.
– Виноват, – с оттенком сладострастия проговорил молодец.
Из-под ленты не было видно ни зги. Сплошная чернота.
– Если ты, – зловеще прошептал бандюкелло ей прямо в ухо, свистя слюнками, – будешь повязочку скидывать, получишь перышко в бочок. Это не смертельно, но оч-чень больно. – В подтверждение в ребра Тане уперлось что-то острое. – Так что не кочевряжься.
Таня и не собиралась кочевряжиться. Раз она согласилась работать на бандитов – чего теперь, спрашивается, устраивать комедии из серии: «Я вся из себя такая невинная!»
Джип продолжал свистать по шоссе. От нечего делать (к тому же – вдруг пригодится?) Татьяна принялась запоминать дорогу – насколько это было возможно с повязкой на глазах. У нее всегда было обостренное чувство времени, и она обычно могла безо всякого хронометра определить, с точностью плюс-минус пять минут, который теперь час. (Только когда рядом был любимый человек, чувство времени сбивалось. Тогда часы то летели, как сумасшедшие, то растягивались, словно расплавленные циферблаты на картине Дали.) Но теперь любимого рядом с ней не было – и трудно было даже представить, где он. Поэтому «внутренний хронометр» не откажет, она сумеет точно определить время поездки. Потом, если умножить это время на скорость,
