останешься дома, сделай доброе дело: натяни леску для белья в ванной. Наши провисшие веревки – стыд для городской квартиры!
– Не знаю. Надо купить дюбели и шурупы подходящего диаметра. Съезжу в магазин, посмотрю.
– У тебя же целая банка этих шурупов. Подбери что-нибудь из имеющихся.
– Ты ничего не понимаешь. Тут надо особого типа.
Все как всегда. У Валентина любые приготовления затягиваются на месяцы, а дело так и остается несделанным. Он занимается исключительно тем, что нравится ему. А ему нравится только резать овощи. Иветта прекратила препирательства.
Дети тоже потрепали нервы. Сережка размахивал игрушечным ружьем, ехать желал непременно с ним Еле удалось уговорить сына сменить оружие: взять компактный пистолет. Анечка упорствовала в одежде: ни за что не хотела надевать приготовленное Иветтой платье, требовала вельветовые джинсы бра та. Она ревновала родителей к Сергею и добивалась равенства во всем, включая одежду. Все костюмчики брата хорошо сидели и на ней: дети были одного роста и со стороны казались близнецами.
Иветта попыталась отнять у дочки брюки, одновременно протягивая ей голубое платьице:
– Ну, посмотри, котенок, какое красивое. Бантик у ворота тебе нравится?
Но Анечка плюхнулась на пол и, дрыгая в воздухе ногами, заверещала:
– Брюки! Брюки! Хочу брюки!
Иветта уступила натиску дочки, убрала платье в шкаф и устало сказала:
– Хорошо. Одевайся побыстрее.
Аня вмиг стала тихой и послушной: споро натянула брючки с джемпером и подошла к маме, чтобы та заплела ей тощие косички. Еще десять минут суетных и шумных сборов – шапки, шубки, сапожки, – и дети готовы к выходу. Иветта торопливо накинула пальто, и семейство вывалилось из квартиры.
Вход на выставку был свободный. Посетителей собралось немного. Дети Иветты тотчас оторвались от мамы и разбежались по залу: их больше привлекал интерьер, чем картины. Огромные белые скульптуры римских богов были нестрогими смотрителями и на шалости малышни внимания не обращали. Роман степенно шел с женщинами, умело поддерживая разговор о живописи. Мало того, он оказался главным говорилыциком. Одна картина, абсолютно бессюжетная – нагромождение пятен и линий, – особенно понравилась Роману. По-видимому, бунтарский экстаз, выраженный в большинстве абстрактных картин, был близок духу подростка. Тот метнулся к табличке и со значением сказал:
– Уважаемые мамы, запомните имя художника – Глеб Четвергов.
Жанна рассмеялась, захлопала в ладоши:
– Браво, браво! Наш Глебчик завоевал сердце моего сына.
Иветта же не могла скрыть удивления. Глеб всего-навсего слушатель подготовительных курсов, но его картина висит в ряду выпускников академии! Хорошо или плохо полотно, сказать было трудно. Картина называлась «Человек», но даже при большой фантазии выделить среди какофонии красок человеческую
