в карманах еще осталось домовитое тепло.
Дежурный пулеметчик Ефремов, пожилой человек, выглянул из-за поворота. Шинель его спереди была испачкана землей: наблюдая за нейтралкой, он прижимался к стенке траншеи. Увидев командира, не без умысла завел неторопливый разговор со своим помощником:
– Чтой-то долго не волокут нам седни харчи.
– Загуляли, наверное, и запамятовали о нас, – весело и звонко ответил молоденький солдатик Махоткин. – Новый год – сам бог велел гулять!
– Не может такого быть, – спокойно возразил Ефремов осипшим на морозе голосом. – Если бы ты сидел там, запамятовал бы. Ты вертопрах известный. А ротный командир никак запамятовать не может.
Василий сам был голоден и хорошо понял солдат.
– Звонил я, вышли уже, – сказал он, не сводя глаз с нейтральной зоны. – Давно вышли. Где их черти мотают?..
Пулеметчики ничего не ответили, только Махоткин подмигнул Ефремову, что, наверное, значило: «Порядок. Узнали, что хотели».
А Василий, глядя на редкие, лениво взлетающие немецкие ракеты, думал о своем: «Говорят, желание, загаданное на Новый год, сбывается. Ну, какое у меня желание? О чем загадать? Чтобы не убили? Сегодня каждый и у нас и у немцев такое загадывает. Что же, все живы останутся?.. Нет, надо задумать что-нибудь более реальное».
Василий даже плюнул от досады и пошел проверять посты.
Постов было три. Один уже видел – это пулеметчики. Другой – в самом конце траншеи, на правом фланге. Третий – на левом.
Блиндаж, из которого вышел Василий, находился посередине – на него и опиралась дуга траншеи, как брошенное на землю коромысло. Высотка же, со всех сторон окруженная полями и перерезанная поперек этой траншеей, походила на лепешку. Она была далеко впереди позиций батальона, и солдатам, занимавшим ее, полагалось раньше всех обнаружить противника, если тот двинется вперед, задержать его, дать батальону возможность подготовиться к отпору. Потому-то и высотка, и лейтенант с двенадцатью солдатами, окопавшимися здесь, назывались боевым охранением.
Днем сюда не могли подойти и даже подползти ни свои, ни немцы. Зато ночью можно подобраться с любой стороны – ни минных полей, ни колючей проволоки перед траншеей нет. Единственным тоненьким нервом, который связывал взвод с главными силами батальона, была черная ниточка телефонного кабеля. Она лежала прямо на снегу, ее, наверное, хорошо видно в бинокль со стороны противника – немецкие минометчики, дурачась от нечего делать, перебивали кабель многократно. После этого взвод подолгу сидел отрезанным: в светлое время связисты на голое поле не выходили, знали, что их поджидают фашистские снайперы.
…К последнему изгибу траншеи Василий приблизился крадучись. Выглянув из-за поворота, увидел часового, тот стоял к нему спиной.
– Спишь?
– Заснешь тут, – мрачно сказал часовой. – В животе, как на шарманке, играют. Я вас слышал, товарищ
