style="font-size:15px;"> Важность и нужность совершённых дел можно увидеть лишь с вершины прожитых лет. Глядя с неё, легче понять эпохальность событий. Не случайно историки и археологи считают чьё-нибудь будничное повествование, изложенное на бересте, папирусе, дощечке или бумаге, ценнее золотой статуэтки. И это очень правильно и символично, потому что для истории равны и важны все письменные свидетельства: и смерда, и раба, и господина.
Возможно, и мои заметки послужат доброму делу памяти.
Частный ветхий дом на Гребешковском откосе стал первым, что пригрел меня после рождения. «Пригрел» – громко сказано. Когда в суровый декабрьский день меня принесли в родительский дом, его бревенчатые углы промёрзли насквозь, и от осевшего в них инея тянуло сизым дымком промозглого холода.
Невелик дом, напоминающий обычную крестьянскую избу. Половину его занимала кухня, а в ней – огромная русская печь с подтопком, другая часть – большая зала да спаленка для дедушки и бабушки. Два окна кухни выходили на солнечный юг и вишнёвый сад с несколькими грядками для овощей, нужда в которых остро встала в годы Великой Отечественной войны. Из углового окна спальни в ясный день можно разглядеть место слияния двух великих рек России – Оки и Волги, а из окон залы – узкую дорогу, проложенную по краю откоса Похвалинского съезда – бывшего оврага, по дну которого сотню лет назад устроили транспортный спуск к Оке. На другой стороне съезда улица – точная копия нашей, а на ней церковь «Похвала Богородице» – отсюда и название. В зале и спальне по солнечным утрам всегда празднично: щедрый свет неустанно льётся в три окна, а по стенам бегают шустрые зайчики. Вместительные дощатые сени с пятью ступеньками, многочисленные чуланы и чуланчики и так называемый мост придавали дому солидный вид. Венцы между тем подгнивали…
После закрытия Нижегородской ярмарки в марте 1930 года у деда Василия, бондаря, поставлявшего на ярмарку из пригородной деревни бочкотару, пресёкся верный, казалось бы, источник дохода. Пришлось крепко задуматься о дальнейшей жизни, о заработке и устройстве семьи сына и главного помощника – Александра, у которого уже было двое детей.
Александр, мой отец – первый сын и пятый из восьми детей в семье, – уже несколько лет трудился в городе, в областной детской комиссии. Безобидное по названию учреждение, созданное по инициативе Феликса Дзержинского для ликвидации небывалой и вполне объяснимой после Гражданской войны детской беспризорности, занималось в ту пору важнейшим и очень нужным делом. Ведь в стране Советов, по официальной статистике 1922 года, насчитывалось около семи миллионов беспризорных детей. Филиалы этих комиссий при исполкомах советов были в каждом губернском и уездном городах. Для советской власти беспризорные дети являлись тем бесценным материалом, тем самым чистым листом или мягкой глиной, из которых можно вылепить «новых людей» – верных, неприхотливых в быту строителей и защитников социализма. Прозорливость
