и повторяющиеся упражнения? И что же произошло потом, почему сегодня Джеф не может сделать то, что всем нам кажется ерундой, по крайней мере для состоявшегося музыканта: организовать концерт? А точнее, в какой момент Джеф перестал слушать музыку в своей голове и своем сердце, и начал слушать Бориса? Как он мог забыть свою творческую сущность, отдалиться от нее настолько, что в отношении к собственной мечте он превратился из Джефа Виктора в Джефа Лузера?
Сказка о любви и страхе
Я спросил Джефа, что ему нравится в создании музыки, и он сказал, что становится спокойным, «возвышается над самим собой и достигает состояния чистого бытия». Он начал заниматься, когда ему было пять лет, но читать по нотам ему не нравилось. Вскоре он обнаружил, что может послушать игру учителя, прийти на урок через неделю и безошибочно повторить композицию на слух. Регулярно играть ему помогала не дисциплина, а искренняя любовь к инструменту. По его собственным словам, ни о какой дисциплине тогда даже речи не шло. Ему нравилось петь под свой аккомпанемент, и, чем больше он пел и играл, тем лучше он чувствовал связи между аккордами, лучше понимал собственные ощущения от музыки. Он начал ценить красоту мелодий и созвучий, ему так нравилось чувствовать клавиши под пальцами.
За все время, что он рассказывал об истории своих отношений с музыкой, списки дел и приемы тайм-менеджмента не были упомянуты ни разу.
Когда я наконец задал ему главный вопрос— что он думает по поводу своего сольного концерта— я сразу почувствовал, что его будто катапультой выбросило из зоны комфорта. Дыхание и поза изменились, он весь напрягся. В голосе ощущалось сомнение, когда он с запинкой произнес: «Я чувствую себя… эм-мм… очень уверено в этом вопросе, разве что, в смысле, я немного сомневаюсь… точнее, достаточно сильно сомневаюсь насчет своего вокала».
Затем я спросил, насколько силен его энтузиазм по поводу выступления. Он посмотрел в окно и немного помолчал, прежде чем ответить: «Если оценивать по десятибалльной шкале, где десять – это «ничто не встанет на моем пути, ни деньги, ни сон, ни семья, я обязательно это сделаю», а один – это «у меня нет особого желания, и если я завтра умру, так и не выступив на концерте, жалеть об этом не буду», то я где-то на уровне пяти».
Мне показалось, что все эти подсчеты происходят от страха. Страха того, что никому не понравится концерт, страха, что никому не понравится сам Джеф. «Послушай, – сказал он мне как-то раз, – если бы я точно знал, что меня ждет успех, я бы все бросил и занялся концертом. Я бы многое делал иначе, если бы был уверен в успехе».
Задумайтесь на минутку: всем нам хотелось бы исключить риск и страх перед тем, как пробовать что-то новое. Когда мы были помладше, страх тоже присутствовал, но он не останавливал нас. Не было определенного момента, когда страх исчезал, просто мы делали то, что хотели, несмотря ни на что. Со всеми такое случалось, мы можем вспомнить ощущение неуязвимой детской невинности, но потом она куда-то улетучилась, ушла безвозвратно, как потерянный рай. Спросите себя,
