глотки у вас устроены одинаково?
– Совсем не одинаково, ты прав, – согласился пфифльтригг. – Прежде мы говорили по-разному и сейчас со своими говорим так же. Однако потом все выучили язык хросса.
– Почему? Хросса что, у вас самые главные? – спросил Рэнсом, по-прежнему гнувший свою линию.
– Я тебя не понимаю. Они умеют говорить лучше всех и красиво поют. У них больше слов. Наш язык никто учить не станет, потому что мы говорим через камень, кровь солнца и звездное молоко – а их и так все видят. И речь сорнов никто не учит, потому что их знания можно изложить любыми словами, они от этого не изменятся. А с песнями хросса так не получится. Поэтому их языком говорит вся Малакандра. Я говорю на нем с тобой, потому что ты чужой. И с сорном буду говорит тоже на нем. Но дома у нас старый язык. Это по именам понятно. У сорнов имена громкие: Огрей, Аркал, Белма, Фалмей. У хросса – пушистые: Хнор, Хникхи, Хьои, Хлитнахи. У моего народа имена громкие и твердые: Калапери, Паракатару, Тафалакеруф. Меня вот зовут Канакаберака.
Рэнсом тоже представился.
– В нашем краю живут иначе, – сказал Канакаберака. – Мы не зажаты в тесном хандрамите. У нас есть настоящие леса, зеленые тени, глубокие шахты. В шахтах тепло, хотя и не так светло, как здесь, и не так тихо. И в лесу есть места, где горит разом сотня костров и стучит сотня молотов. Вот бы ты увидел мой край! Мы живем не в ямах, как сорны, и не в траве, как хросса. Я показал бы тебе дома под сотней колонн: одна – из крови солнца, вторая – из звездного молока и так далее. А на стенах нарисован весь-весь мир!
– Кто у вас главный? – спросил Рэнсом. – Тем, кто в шахтах, – им нравится там работать? Ведь рисовать на стенах лучше.
– Шахты открыты для всех, каждый копает столько, сколько надо для работы. А зачем ему больше?
– У нас по-другому.
– Тогда вы делаете гнилую работу. Как можно работать с кровью солнца, пока сам не побываешь там, где она рождается? Не научишься отличать разные ее виды? Пока не проживешь рядом с ней вдали от небес? Пока она не проникнет в самое сердце, пока не станешь думать ею, есть ее и дышать?
– У нас она лежит очень глубоко, ее трудно выкопать, поэтому некоторым приходится тратить на это всю жизнь.
– И им нравится?
– Вряд ли… не знаю. Если они не будут копать, им не дадут еды.
Канакаберака подергал носом.
– В твоем мире что, еды мало?
– Не знаю, – повторил Рэнсом. – Я часто спрашивал других, и никто точно ответить не может. А вас, значит, не заставляют работать?
– Почему же, женщины заставляют.
Пфифльтригг издал сипящий звук – видимо, рассмеялся на свой манер.
– То есть вы больше, чем другие хнау, цените женщин?
– Намного больше. А меньше всех их ценят сорны.
Глава XVIII
Ночь Рэнсом провел в местной гостинице – в самом настоящем каменном доме, построенном и богато
