растягивать на два раза, – прошептала она. – Грех-то какой, лучше уж одним разом.
Она выпила раствор, затем накапала успокоительных капель, чтобы ее одолел сон и не думалось всю ночь о грехе, затушила свечу и легла в постель. Моментально ее сковал ледяной холод, озноб колотил до судорог. Бедная женщина свернулась клубочком, закуталась в одеяло и стала отходить ко сну. Засыпая и проваливаясь как в бездну, она прокляла своего возлюбленного-душегуба, помолилась за сына, попросила прощения у Бога и отошла в мир иной.
Никаких пузыречков в ее спальне обнаружено не было, предсмертного письма тоже. Отравление казалось бессмысленным и странным. Всех подвергли жесткому допросу, особенно досталось Нилу Льюису. Но тот все отрицал, ссылаясь на то, что с ядами никаких дел не имеет, прекрасно осознавая, что то средство, которая приняла Мария в огромной дозе, все равно не оставляет видимых следов. Вот если бы мышьяк или стрихнин, тогда другое дело, а так все бесполезно. Доказать его причастность невозможно.
После смерти матери несчастный Эдвард Люмерье впал в страшную апатию, перешедшую со временем в депрессию. Надо отдать должное его опекуну, что тот не оставил юношу без внимания. То ли чувствуя свою вину перед ним, то ли просто выполняя свой профессиональный долг, но он усердно выхаживал Эдварда, помогал ему справиться с горем, постигшим его.
– Зачем она умерла, почему? – спрашивал молодой человек уже почти год спустя после трагедии.
– Одному Богу известно, – отвечал Нил Льюис. – Смирись и молись за нее. Она была замечательная женщина, а я тебя не оставлю, всегда буду при тебе.
Но прошел еще год, и Нил Льюис ушел вслед за Марией. Скончался он так же тихо, скорее всего от внутренней язвы, которая последние полгода совсем не давала ему покоя. Он лечился травами, принимал всякие снадобья, но тем не менее, страшно худел, плохо принимал пищу, мучился от болей и наконец умер.
Восемнадцатилетний Эдвард остался один. С ним случился припадок, когда умер доктор Льюис, но юноша закрылся в своей комнате, никого к себе не впускал. Долго проплакал, катаясь по полу и колотя себя кулаками по телу. Но потом враз успокоился и уснул прямо на полу, в поту и в пене. И так проспал до утра.
На следующий день от его истерики не осталось и следа. Он взял себя в руки и даже распорядился насчет похорон, чем немало удивил видевшую виды прислугу.
Спустя полгода, Эдвард Люмерье затеял реконструкцию и перестройку своего имения, вступив в свои наследственные права. Он узнал о немалом капитале, принадлежавшем ему, и решил внести часть этих средств в переустройство. Нанял толкового производителя всех строительных работ, хорошего архитектора и, обсудив с ними план реконструкции, отбыл на родину своего отца, во Францию.
Эдвард упаковал его портрет, решив увезти его из дома. Этот портрет всегда, с раннего детства вселял ему ужас, зачем держать его в новом доме? Этот человек был ему незнаком, а там, во Франции, его родня, братья и сестры,
