7-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Как я обращаюсь со своей любовью
Участь парня, которому нечего сказать о любви, об объекте своих пылких чувств. Когда тебе не хватает слов, чтобы добиться от любви объяснений или хотя бы одной фразы, то что же приходится делать? Да ничего, что могло бы пробудить в любви желание что-либо сказать тебе в лицо.
Любовь ничего не говорит. Ты бьешь по ней молотком, а ее уста сомкнуты – ни малейшей дрожи на них. Ты колешь любовь ножом, и вновь ни слова не слетит с ее губ.
Создается такое впечатление, что любовь не понимает человеческую речь или это человеческая речь не осознает любви – существует в гармонии сама с собой и вполне счастлива от того, что ее не могут приспособить под свои нужды ни человек, ни любовь.
Моя любовь не может ходить. Она не мучается от болезней, и не поражена каким-либо физическим недугом. Собственно говоря, физическое состояние моей любви в чём-то даже лучше моего, я за этот год умудрился четыре раза сильно простудиться. Я изнурен болезнями, я повержен их продолжительностью.
А моя любовь как была, так и остается неуязвимой для хворей. Возможно, болезнь у любви проявляется не так, как у людей, иначе – без жара и боли в горле. Я не могу приложить ладонь ко лбу любви, чтобы проверить её температуру.
Моя любовь привыкла лежать у меня на руках. Ее ноги крепки, тело натренировано, однако это ничего не меняет. Она готова целыми днями лежать у меня на руках, прижиматься головой к моей груди и обнимать меня.
Носить на руках свою любовь мне в каком-то смысле неудобно (хочешь дать свободу своим суставам, конечностям, а не можешь – любовь нуждается в том, чтобы твои руки находились в удобном для ее тела положении).
Я ухаживаю за своей любовью и стараюсь держать ее в чистоте и порядке.
Если я, скажем, по неосторожности намочу любовь, то непременно побегу ее сушить. Я поступаю следующим образом: я аккуратно развешиваю намокшую любовь на веревке, которая протянута под потолком из одного угла кухни в другой, и жду, когда она высохнет.
Моя любовь может запылиться, пыль забивает все ее нутро (как она туда попадает – не знаю). Приходится много раз встряхивать любовь, чтобы полностью очистить ее от пыли. Проще было бы выбить из нее пыль, у меня есть чем это сделать, однако, думается мне, любовь, насколько бы запыленной ни была, стерпит лишь встряхивания. Выбивать чем-либо из любви пыль – мера жестокая и чреватая для нее травмами.
Устаревание всего
Я с соучастником очутился в каком-то заброшенном селении где-то на просторах страны. Была ночь, и шел дождь.
Мы поспешили укрыться от непогоды. Наши ноги стремились не останавливаться, наши тела старались не задерживаться. Дождливая ночь колола нас и всё вокруг длинными прозрачными водяными спицами. Она вспенила меня и его – и мы были похожи на две волны с гребнями из тьмы и спешки. Мы неслись размытыми черными волнами сквозь зазоры между опустевшими зданиями.
Стены каждого дома образуют, стыкуясь, определенный угол, но не за всякий такой угол можно завернуть и не за любым – встретить вожделенный длинный проулок, уводящий к просветам. Я и мой соучастник – волны, стремящиеся к подобным просветам – просветам выхода из мест, обступающих нас.
Впереди мы увидели приоткрытые створки высоких ворот – в них мы вбежали и зашли в какое-то здание.
Он – рядом со мной, достаточно положить руку ему на плечо. Я силюсь сделать это. Я хочу всего-то продемонстрировать свою поддержку! Моя рука просится лечь ему на плечо. На улице свистит ветер – он встает перед нами черным столбом и раскидывает лапы. Я мог бы кинуться и обняться с ним. Воздух трескается и ломается от его объятий.
И всё же мне никак не удается положить руку на плечо соучастника. И хотя он на достаточном расстоянии от меня, чтобы я не волновался и не мучился этим, мне чудится, будто бы его плечо ускользает от моей руки. Но в чём загвоздка? Что мешает? Я не скажу…
Здесь свой заветный оберег, силой которого этот заброшенный комплекс еще не развалился, замуровало в стенах зданий и всяких пристроек устаревание. Оно стоит посреди дороги и машет нам похожими на раскрытые веера кронами кустов. Мы заметили это – я помахал в ответ.
Устаревание направилось в нашу сторону – только когда оно приблизилось к нам настолько близко, чтобы можно было протянуть ему руку, я обнаружил за ним вереницу низких, как раз мне по шею, волн. Когда я спросил, что это, оно ответило: «Всеобъемлющая мощь устаревания». Волнам я тоже помахал, впрочем, их мое приветствие мало беспокоило – они схлестывались между собой, накатывали одна на другую.
Конец ознакомительного фрагмента.
