хоть тень ДОВОДОВ из истерического вопля нет никакой возможности. <…> Подумайте хоть капельку, если вы ещё не совсем потеряли способность думать, подумайте хоть тогда, когда у вас пройдёт припадок истерии!
(«Истерика потерпевших поражение», 31 октября)
281
Мы приложим все усилия, чтобы к победе русской революции не присосались буржуазные пиявки монархического помещичьего либерализма <…> Только такая победа даст в руки настоящее оружие пролетариату, – и тогда мы зажжём Европу, чтобы сделать из русской демократической революции пролог европейского социалистического переворота.
(«Обострение положения в России», 31 октября)
282
Вы просто маловеры и слабонервные люди. Увидали грязную болезнь, вонючие прыщи и отвернулись. Это понятно, по человечеству судя, но нерационально.
(Письмо Белопольскому и NN, ноябрь)
283
Непоследовательны, конечно, и те рабочие, которые веруют в Бога, и те интеллигенты, которые являются сторонниками (тьфу! тьфу!) мистики, – но мы не будем их выгонять не только из Совета рабочих депутатов, но даже и из партии.
(«Наши задачи и совет рабочих депутатов», 4 ноября)
284
Всё – призрак, кроме власти, – отвечает революционный народ.
(«Приближение развязки», 16 ноября)
285
Проклятая пора эзоповских речей, литературного холопства, рабьего языка, идейного крепостничества! Пролетариат положил конец этой гнусности, от которой задыхалось все живое и свежее на Руси.
286
В чем же состоит этот принцип партийной литературы? Не только в том, что для социалистического пролетариата литературное дело не может быть орудием наживы лиц или групп, оно не может быть вообще индивидуальным делом, не зависимым от общего пролетарского дела. Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов сверхчеловеков! Литературное дело должно стать частью общепролетарского дела, «колёсиком и винтиком» одного-единого, великого социал-демократического механизма, приводимого в движение всем сознательным авангардом всего рабочего класса. Литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединённой социал-демократической партийной работы.
«Всякое сравнение хромает», говорит немецкая пословица. Хромает и моё сравнение литературы с винтиком, живого движения с механизмом. Найдутся даже, пожалуй, истеричные интеллигенты, которые поднимут вопль по поводу такого сравнения, принижающего, омертвляющего, «бюрократизирующего» свободную идейную борьбу, свободу критики, свободу литературного творчества и т. д., и т. д. По существу дела, подобные вопли были бы только выражением буржуазно-интеллигентского индивидуализма. Спору нет, литературное дело всего
