дальше, постукивая о камень древками, и лишь тогда улица снова оживает.
Когда я был здесь в последний раз, атмосфера была иной. Никто не обращал внимания на патрули. Теперь же Фьольсфинн выслал на улицы больше стражников, но это, похоже, не меняет положения дел. Когда я перехожу на другую сторону длинной площади и ныряю в путаницу улочек у опорной стены и рыбачьего порта, делается еще страннее.
Тут почти пусто, таверны закрыты, и только за дверьми слышен шорох голосов. В окнах за грязными хрустальными стеклами маячат искривленные лица, провожающие меня взглядами.
Фонари тут разбиты, горит, может, треть. В конце закоулка я вижу группку людей на небольшом рыночке вокруг дождевого колодца, но, когда я подхожу, все исчезают словно тени, и площадка вновь пуста.
Я ухожу, и тогда из ниоткуда прилетает камешек, разминувшийся с моей головой в несколько сантиметров, и со стуком отлетает от булыжников брусчатки.
Дети.
Возможно.
Чуть дальше от крыши отрывается большой кусок льда – несколько сросшихся сосулек длиной с мою ногу, словно набор трубок органа. Слышу свист воздуха, когда они летят, и в последний момент мне удается вжаться в закрытые ворота, окаймленные резной аркой, а ледяной снаряд разбивается на булыжнике в том месте, где я только что стоял.
Случайность.
Возможно.
Я возвращаюсь в более цивилизованные районы, к первой корчме, считая от барбакана, в «Под Сельдью».
На встречу с моим информатором, что выглядит как помесь дракона с павианом. На встречу с Платаном.
По дороге туда я кружу боковыми, опустевшими переулками, протискиваюсь в какие-то подворотни и кучи бочек, потом, спрятавшись за наваленные деревянные ящики на задах какого-то склада, выворачиваю плащ с синей стороны на желтую и натягиваю меховую шапку.
Когда я отправлялся на прогулку, надеялся, что кто-то станет за мной следить, но сейчас я предпочел бы поберечь информатора.
Сперва мы договаривались о ежедневных встречах после шестого колокола на башне, но новостей у него было немного, потому мы стали встречаться раз в три дня. Всякий раз приходил кто-то другой из нас. Филар, Варфнир, Сильфана, потом я, потом Грюнальди. Когда мы отправились на материк, приходили Братья Древа в гражданском.
«Под Сельдью» – таверна с бочкообразным сводом, тут есть большой прилавок из почерневшего дерева, пиво наливают из бочонков, стоящих на распорках, котел с рыбной юшкой висит над очагом, есть тут и вяленые сельди – назовем их так. По крайней мере, это морские создания, которые Фьольсфинн назвал сельдями, и так оно и прижилось.
Такие своды играют с акустикой. Голос разносится странно, бежит вдоль кривых ребер жесткости, и случаются места, где прекрасно слышен даже шепот, доносящийся с самого дальнего столика зала, даже с нескольких метров. Словно кто-то говорит тебе в ухо, но достаточно передвинуться на двадцать сантиметров, и эффект исчезает. Обычно мы общаемся, используя этот прием.
Разве
