подумала Нина, однако вслух промычала лишь что-то невразумительное. Она сидела по-турецки, с заколками-невидимками во рту и, нагнув голову, задрав локти и сосредоточенно прикрыв глаза, закручивала в тугой узел волосы на затылке.
– А, ты ж не слышала, что он вчера рассказывал, – по-своему истолковала Нинкино мычание Ирка, – ты ведь раньше спать ушла…
Вот именно, что раньше. Болела голова, и Нина, покинув тёплую компанию, сразу после ужина ушла к себе в палатку. А потому ни прожекты Гены, ни речи Марго, ни рассказ Матвея не застала. Последнее, что слышала, уходя, – прения по поводу Мотиной добавки, и то не до конца.
Не слышала, но всё это как будто уже знает. Или – помнит…
Снова её обмахнуло кисловатым запахом порохового дыма. Нина передёрнулась, накинула на плечи ковбойку и, превозмогая озноб, полезла прочь из палатки.
Ирка была уже учёная и тут, на Мангупе, не постеснялась – сразу запросилась на раскоп. Дайте ей лопату! Ну или совок. А мыть керамику или рисовать – вот от этого увольте!
С керамикой у неё ещё в Херсонесе не заладилось. «Ну их, эти черепки, – морщила она нос, – вертишь-крутишь, фиг поймёшь, с какой стороны разрез делать. Кое-как с разрезом разберёшься – новые беды начинаются: масштаб не выдержала, заштриховала не так… А на раскопе и парней полно (что немаловажно, если учишься на стопроцентно девичьем факультете), и работа понятнее. Да и собственноручно найти что-нибудь сто́ящее надежда есть!»
После завтрака Ирка бодро прошествовала к столу под яблоней. Там, расчищая на его поверхности местечко для работы, уже возилась Нина.
– Ну, покедова! Мы на раскоп! – сказала ей Ирка, окидывая взглядом стол, заваленный керамическими черепками, карандашами и карточками из плотной бумаги. – О, тут тоже эти осы! Откуда их столько?.. А, кто-то огрызок оставил. Ну молодцы, чё! Кстати, эти жужелицы и мясо любят… Ой, Нин, помоги с банданой, а? – попросила она, поворачиваясь спиной и чуть наклоняя голову, чтобы подруге было сподручнее.
Нина аккуратно расправила узел на Иркином затылке, улыбнулась:
– Счастливо!
Нина оставалась в лагере. В отличие от Ирки, она была согласна на керамику в любом виде: ей нравилось рисовать, у неё это получалось легко, без напряга. Что касается мытья – это, конечно, не так интересно: дело довольно монотонное, и, как она уже поняла, сажают на него в экспедициях обычно новеньких девочек. Ну что же, занятие не самое интеллектуальное, зато вполне медитативное. А ей нынче было над чем поразмыслить…
Жужжала оса, медленно ползая по глиняным осколкам: феодоритская керамика, XV век.
Ирка уж было совсем ушла, однако вернулась, словно вспомнив что-то. Пожевав губами, сложила их в бутон, похожий на куриную гузку (такие физиономии корчить только она одна умела, это уж точно), спросила, понизив голос:
– Чего ж тебе такое снилось-то? А, Нин? Всю ночь ведь металась…
Нина ответила не сразу.
Вертя в руках осколок керамического донышка, подняла его, прищурила серые
