порядка. Однако просим из рук взять письма, как прежде брали… Чтоб в книгу аккурат записали…
– Бросай в ящик, успеем записать.
– А ты прежде запиши.
– Порядка такого нет, дубина этакая! Инструкция запрещает.
– Мы инструкции не касаемые, – заголосила пожилая баба, – мы приватные, ба-а-рин… Возьми письмо Христа ради. Последний целковый отдала…
Она упала перед ним на колени.
– С-с-скоты! – прошипел Трапезников и захлопнул дверь, задвинув изнутри засов.
Просители растерялись и не знали, что им теперь делать: опустить письмо – того и гляди суда уйдут, а Трапезников в отместку им и не вынет… Каверзный характер его в Петропавловске хорошо был известен.
Зарудный взял письмо у женщины, все еще стоявшей на коленях, и бросил его в ящик.
– Барин, барин! – заплакала женщина. – Что же ты со мной сделал, барин!
– Вот что, служивые, – Зарудный не обращал внимания на ее слезы, живо бросайте письма в ящик. Ничего им не станет.
Солдаты мялись в нерешительности, стараясь не смотреть на Зарудного.
– Вы меня знаете? – спросил он.
– Как не знать! – привычно ответил молодой солдат, хоть он и впервые видел Зарудного.
Второй сказал:
– Примечали…
– Напрасно время тратите здесь. – Зарудный постучал согнутым пальцем по своему лбу и показал на дверь, за которой скрылся Трапезников. – Не прошибете! Я обещаю вам, что письма будут вынуты из ящика в самом скором времени и занесены в реестр.
Спокойный тон Зарудного подействовал. Письма упали в ящик. Люди прислушивались к таинственному шороху конвертов; солдат даже похлопал ладонью по гладкой поверхности, как бы проверяя прочность ящика.
На настойчивый стук Зарудному открыли дверь, и он очутился в большой неуютной комнате, пропитанной каким-то кислым запахом. На полу были свалены объемистые почтовые баулы, в самом центре комнаты выделялся стол с трехгранным зерцалом и уставами. Ветхая мебель почтмейстера была убрана в сторону, а посреди комнаты для приема пакетов был оборудован импровизированный прилавок из трех досок, положенных на ящики и покрытых зеленым сукном в живописных чернильных пятнах. На стенах висели карты, две олеографии, несколько пожелтевших гравированных картин, выдранных из старых журналов, и нивесть зачем древние пистолеты и скрещенные сабли.
Диодор Хрисанфович, созерцая уставы и собственные руки, покоившиеся на столе, ответил на приветствие Зарудного не сразу. Морщась, он скользнул взглядом по партикулярному платью Зарудного и одним кивком головы приказал помощнику заняться посетителем. Процедура приема корреспонденции заняла около получаса.
В ожидании Зарудный стал рассеянно читать адреса на пакетах. Вдруг он наткнулся на знакомый почерк и склонился над письмом. Письмо в Иркутск, в канцелярию
