сполоснешься. Там баня хорошая. По субботам.
Я сбросил влажный тренировочный костюм и футболку, надел джинсы, долго застегивал пуговицы рубашки.
– Не забудь паспорт, – голос Цыганкова прозвучал с оттенком доброжелательности, и я подумал, что буду иметь дело только с ним, а краснорожий дуболом пусть идет к черту. Может, мне удастся объяснить Цыганкову, что ни к какому убийству я отношения не имею?
Меня отвезли в Большой Дом на Литейном. Я много слышал о нем, но увидел впервые. Когда Цыганков, кивнув на меня, сказал постовому на входе:
– Это с нами, подозреваемый, – я по-настоящему осознал, что дела мои плохи.
Кабинет был залит ярким солнцем. В воздухе кружились пылинки, пахло окурками. Со стены на меня сурово смотрел Горбачев.
– Садись, – сказал Петр Сергеич, и я занял жесткий стул перед одним из двух имевшихся в кабинете столов, после чего они с Цыганковым насмешливо переглянулись.
Начинать допрос они не спешили. Петр Сергеич достал «Беломор», Цыганков – «Стюардессу». Отошли к окну, открыли форточку и дымили в нее, искоса поглядывая на меня. О чем они говорили, я расслышать не мог, как ни напрягал слух. Потом Цыганков посмотрел на часы, озабоченно покачал головой и сказал:
– Пойду, доложу прокурору.
– Пусть сразу следака высылает, надо оформлять парня.
Цыганков что-то очень тихо ответил, взял со стола свою папку с разлохмаченными тесемками и ушел, а Петр Сергеич засмолил очередную папиросу и прислонился к окну. Он так и говорил со мной все время, не выпуская «беломорину» изо рта, роняя пепел на грудь и время от времени чиркая спичкой, чтобы запалить потухший окурок.
– Ты, парень, вляпался по самое «не могу». Журнальчики, палки твои и ножик охотничий – это так, семечки. Честно скажу, на приговор они влияния не окажут. У нас ведь срока не складываются, а поглощаются. Более тяжкая статья поглощает те, что помельче. Ты Кодекс смотрел? Знаешь, какие санкции по «сто второй» предусмотрены?
Я отрицательно покачал головой.
Петр Сергеевич отклеился от окна, сел за стол напротив меня и с ходу раскрыл лежавшую на нем затертую книжку на нужной странице:
– Смотри: от восьми до пятнадцати или смертная казнь. Это если «сто вторая» пойдет…
Пальцем с пожелтевшим ногтем он подчеркнул заголовок статьи: «Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах».
– А может быть, и «сто третья», – он перевернул страницу. На бумагу упал комок пепла. Я прочитал: «Умышленное убийство… без отягчающих обстоятельств… от трех до десяти…»
Петр Сергеевич навалился локтями на стол, выдохнул папиросный дым мне в лицо:
– От трех до десяти, а не вышка! Соображаешь? Конечно, есть объективные признаки, но многое будет зависеть от того, как ты сам объяснишь свои действия. Никто ведь, кроме тебя, не знает, что там в твоей дурьей башке коротнуло. Проще говоря, сможешь как-то объяснить свои действия – глядишь, суд и поимеет к тебе снисхождение,
