тут? Чего надо?
И в темноте, прямо у самых ног Ивана, приподнялся от земли обладатель баса.
Иван присел.
– Спросить хочу: как там, на фронте?
– Не видно – как? Хреново.
Помолчали. Иван спросил:
– Где наши? Далеко? Как вас взяли?
– Тебя как звать? – спросил бас.
– Иваном. А тебя?
– Семён. Вот что, Ваня: бьют нас в хвост и в гриву, так, что говорить не хочется. А взяли нас просто: танки обошли слева и справа, с ними – автоматчики. А мы со своими пушками – без снарядов. Я – артиллерист, подносчиком был. Когда на тебя танк прёт, а у тебя только винтовка в руках, что делать? Под танк ложиться, чтобы брюхом его остановить, или «хенде хох»? Кто не сдался, тот там теперь и лежит. А раненых, кто на ногах не держался, пристреливали или давили гусеницами.
Иван представил эту жуткую картину.
– Что ж они, звери, раненых, разве так дозволено?
Отец Ивана три года, с четырнадцатого по семнадцатый – до Октябрьской революции – кормил вшей в окопах, всего натерпелся и навидался, но о том, чтобы убивали пленных, не говорил, не слышал такого.
– Им всё дозволено. Нелюди. Не дай Бог всё это видеть!
Льёт дождь, в темноте ворочаются, ругаясь, усталые пленники, время от времени вспыхивают прожектора, ощупывая лучами заграждение лагеря: там, под крышами вышек, люди в серой форме озабочены тем, чтобы удержать совершенно незнакомых им людей, которые ничем ни перед кем не провинились, в холоде и слякоти, как диких и опасных животных.
– Почему снарядов не было? Не подвезли?
– Долго рассказывать. Какой-то гад нашим лошадям копыта подрезал. Ты видел когда-нибудь, как лошадь плачет? Нет? Слеза как горошина…
Голос Семёна дрогнул, он замолчал. Иван пытался в темноте разглядеть лицо собеседника, но тщетно, только раз, когда луч прожектора скользнул поблизости, на мгновение высветилось скуластое лицо Семёна. Несмотря на то, что лицо Семёна грязное, Ивану оно показалось совсем молодым. По густому басу Иван ожидал увидеть перед собой пожилого мужчину.
– Вы в каком месте границы были? – спросил Иван.
– На какой границе?! От нас до границы двести, может, триста вёрст было. Что война началась – это, понятное дело, узнали сразу. Ну, в тот же день. А вот то, что они прорвались и далеко продвинулись, мы не знали. Связь по телефону, а диверсанты столбы поспиливали, провода порезали. Кажется, на третий день дали нам команду выдвигаться вперёд. Пока суть да дело, немцы под носом. Мы пушки на себе за несколько километров катили, развернули на позиции – с помощью пехтуры, конечно, снаряды на горбу доставляли. Тоже и снаряды пехота помогала, но у них своя задача. А много ли притащишь, когда сверху тебя пулемёты поливают? Где наши самолёты? А-а!.. – Семён выругался матом. – Вас как в плен взяли?
– Сдали нас.
– Это как? Кто сдал?
– Командиров ночью убрали втихую, а нас утром под немецкие автоматы выстроили. Гауптмана видел?
