овские пьесы в хронологическом порядке”. За плечами у Одена, уже известного в то время тридцатидевятилетнего поэта, был значительный опыт преподавания и литературных чтений в Англии и Соединенных Штатах. По свидетельствам современников, лекции в Нью-Йорке пользовались огромным успехом: большая аудитория Новой школы социальных наук, в манхэттенском квартале Гринвич-виллидж (где жил тогда и сам Оден), была заполнена до предела (на каждой лекции присутствовали до пятисот человек), а входные билеты продавались у дверей. Впрочем, Оден, считавший всякую литературную критику лишь “живой беседой” и “совокупностью цитат”, выбрасывал, по собственному признанию, наброски и черновики лекций.
И все же лекциям Одена выпала более счастливая участь, чем, скажем, двенадцати лекциям Джойса о “Гамлете”, прочитанным в 1912–1913 годах в Триесте и безвозвратно утерянным. Оден, как и Джойс, не оставил ни одной рукописи шекспировских лекций. Но у Одена, как у иного из античных философов, были прилежные ученики. Речь, в первую очередь, идет об Алане Ансене – поэте, драматурге, знатоке древнегреческого, друге Одена и, в 1948–1949 годах, его литературном секретаре. Роль Ансена в сохранении живой речи поэта сложно переоценить – свидетельством тому “Застольные беседы” Одена и настоящий том шекспировских лекций.
Конспектам Ансена суждено было пылиться в Нью-Йоркской публичной библиотеке до тех пор, пока доступ к ним не получил американский исследователь творчества Одена и Шекспира, профессор Виргинского университета Артур Кирш. Последний проделал удивительную по научной добросовестности работу: скрупулезно сопоставив все сохранившиеся записи лекций (то есть конспекты Ансена, а также прослушавших курс Ховарда Гриффина, Хелен Лоуэнстайн и Беа Боденстайн), он свел их в единый текст. Наконец, Артур Кирш – автор комментариев к тексту лекций, приведенных, в несколько сокращенном виде, в конце тома.
Лекции Одена – это слова большого художника. Такое всегда интересно. Интересно и необычно, когда Набоков восхищается Толстым и клянет Достоевского или когда Беккет, с пронзительной нежностью, пишет о Прусте. Суждения о литературе из уст писателя звучат по-другому – если сравнивать с белинскими этого мира.
“Лекции о Шекспире” – это и памятник интеллектуальной изощренности Одена. По словам поэта Клайва Джеймса, в его прозе “оживают и ведут беседу художники прошлых эпох”. Мир авторов, по-видимому, занимавших Одена в сороковых годах xx века, простирался от Гомера до Рембо, от итальянскских неоплатоников до Дени де Ружмона. Среди тех, к кому особенно часто обращается в лекциях Оден, следует выделить Кьеркегора (“Или – или”, “Деяния любви”), бл. Августина (“О граде Божьем”, “Исповедь”), Данте (“Божественная комедия”) и Паскаля (“Мысли”). Впрочем, не ограничиваясь классической литературой, Оден вводит в свой курс пересказ оперных сцен, газетных статей, эпизодов из кинофильмов и даже комиксов. Кто-то из критиков назвал лекции Одена “таблоидными”, сетуя на обилие в них “окололитературных примеров”. Позволим себе не согласиться. Оден, описывающий, в лекции о “Ричарде III”, сатирический рисунок из журнала “Нью-Йоркер”, так же убедителен, как Набоков, приводящий, в лекции о “Превращении” Кафки, жутковатую историю из “Нью-Йорк Дейли Ньюс” (Ричард Уортман, “Воспоминания о Владимире Набокове”).
Рассуждая о философских основах творчества Шекспира, Оден утверждает, что “Шекспир, как и все мы, обладает душевным складом христианина. Можно до хрипоты спорить о том, во что именно верил Шекспир, но его понимание психологии основано на христианских допущениях, которые одинаковы для всех людей”. Эти слова созвучны собственным религиозным исканиям Одена той поры. Стремление сблизить Шекспира с христианством было присуще многим западным исследователям (например, Н. Фраю, В. К. Уитейкеру, Р. У. Баттенхаузу). Александр Аникст, подвергая эти взгляды вполне справедливой критике, говорит о том, что при всей важности вопроса о мировоззрении Шекспира, “все же центральной проблемой шекспироведения остается вопрос о [его] художественном методе” (А. Аникст, “Новое в литературе о Шекспире”). Но здесь существенно другое. Во вступительной статье к английскому изданию лекций Артур Кирш пишет, что Оден воспринимал персонажей шекспировских пьес “как живых людей” (хотя и не в духе бытового реализма) – замечательным образом сочетая в своих оценках сострадание и суровость. “Например, Томас Элиот, к мнению которого Оден очень прислушивался, тоже видел в шекспировских героях грешников, – в особенности рассматривая их связь со стоической философией. Но если элиотовская религиозная критика трагических героев Шекспира, да и Шекспира в целом, представляется излишне суровой и даже черствой, суждения Одена исполнены сочувствия и великодушия. Элиот не смог простить Шекспиру безразличия к томистической строгости, которой сам он так восхищался в Данте. Оден, почитавший Данте по схожим причинам, оказался гораздо милосерднее как художник”.
Обращаясь к русскому изданию оденовских лекций, нельзя не упомянуть, с величайшей признательностью, отечественных переводчиков Шекспира. Многим из них выпала, в звериные советские годы, нелегкая судьба. Их мужеству и поэтическому дару мы обязаны “русским Шекспиром” xx века. Работая
