но вдруг над ним словно что-то разорвалось. Где-то совсем рядом прогремел выстрел.
Слетело с пенька ведро, рассыпались по траве грибы. Иван Иванович от неожиданности припал к земле, словно ожидая следующего выстрела. Артем Корнеевич вскочил на ноги. Метрах в десяти стояли двое мальчишек. Крепких, загорелых, в одинаковых спортивных костюмчиках и кедах. Одному было лет десять, другой постарше года на два. Он-то и держал в руках карабин.
– Вы что?! – задохнувшись от негодования, выкрикнул Веселых. – Могли же в нас!..
Удивление на ребячьих лицах сменилось испугом. Было видно, что у обоих большое желание задать стрекача.
– Что же это творится, а? – сокрушался Кабашкин, зачем-то поднимая и осматривая пробитое навылет ведро. – Новенькое ведь совсем… – Иван Иванович все не мог прийти в себя. Руки у него дрожали.
– Вот надеру уши! – наступал Артем Корнеевич на пацанов.
Те стояли, боясь пошевелиться.
– А мы… мы… – пролепетал младший, невольно заходя за спину старшего.
– Вы хоть соображаете, что могли натворить! – покачал головой Кабашкин, оставив наконец ведро в покое.
– Да вот… нашли… – показывая ружье, сказал старший. – Решили попробовать.
– Как это нашли? Где? – сурово спросил Артем Корнеевич, не отрывая взгляда от карабина.
Трехствольный, с оптическим прицелом, он был богато отделан инкрустацией и чеканкой.
– Там, – куда-то неопределенно показал старший.
– И еще вот это, – словно подтверждая, что они не обманывают, вынул младший из-за пазухи кожаный бумажник, сложенный листок бумаги и протянул Артему Корнеевичу.
Веселых раскрыл его. На землю выпало несколько белых прямоугольников. Артем Корнеевич поднял их.
Это были визитные карточки. На глянцевитой плотной бумаге тускло сверкала витиеватая надпись, тисненная бронзой: «Эдгар Евгеньевич Авдонин, доцент, кандидат биологических наук». Дальше шел адрес, номер телефона. На другой стороне-то же самое, но по-английски. А сложенная бумажка была вырвана из школьной тетради. Грязная, замусоленная. Кто-то безграмотно-корявым почерком записал на ней стихи.
Тихо и мрачно в тюремной больнице
Сумрачный день сквозь ришотки глидит
И перед дочерью бледной и хилой
Мать ее с плачем стоит.
Дочка ее там Тамара лижала
В тяжком бреду и в глубоких слезах
С грудью пробитой бессвязно болтала
Череп проломленный глаз не видать…
– Тюремная лирика, – сказал Кабашкин, рассматривая бумажку.
– Это где лежало? – спросил у притихших ребят Артем Корнеевич.
– Где и ружье. Рядом, – ответил старший.
Эксперты разыскали Дагурову по телефону в райпрокуратуре. Услышав о находке, она тут же отправилась в Турунгайш.
Ружье принадлежало Авдонину. Это подтвердил
