«скромных ужинах» и наглядно иллюстрирующих атмосферу той приятной эпохи французской истории:
Пусть у любого другого
Мебели дома много.
Что толку мне от обстановки той?
Не вижу проку я в кровати золотой.
Мое убежище украшено одной
Непритязательной Софой.
Она в сатине белом хороша
И как-то по-весеннему свежа.
Ее я просто ужас как люблю.
И люстры свет неплох,
Он ярок, как в тот день, когда я лег
Впервые на Софу мою.
Ее прелестны очертанья,
Округлы и полны очарованья,
Она приносит радость мне.
Как я люблю в нее вжиматься
И в день ненастный согреваться
На милой мне Софе.
Ни днем, ни ночью я проблем не знаю,
На ней я с наслажденьем отдыхаю.
Она принадлежит лишь мне.
Она – сама восторг и совершенство!
Огромное я нахожу блаженство
В моей излюбленной Софе.
Она любого очарует знатока.
Но, к счастью, я один пока
Моею пользуюсь Софой.
С нее схожу я с крайним сожаленьем,
Но часто снова на нее влезаю с рвеньем.
На ней хочу весь век прожить я свой.
Сам же Филипп имел в своем репертуаре песни без этих двусмысленностей, поскольку терпеть не мог всех этих тонкостей и намеков. Он любил похабные куплеты и с нескрываемым удовольствием распевал их при всяком, как ему казалось, удобном случае, чем приводил даже своих видавших виды приятелей в крайнее смущение…
Эта разгульная жизнь сына стала в конце концов сильно беспокоить герцога Орлеанского. И тот в конце 1767 года решил женить сына для того, чтобы герцог Шартрский хотя бы немного остепенился.
После долгих раздумий герцог Орлеанский остановил свой выбор на очаровательной белокурой принцессе Луизе-Марии-Аделаиде, дочери графа де Бурбон-Пантьевр, ведущего свой род от графа Тулузского, сына Людовика XIV и госпожи де Монтеспан. Эта пятнадцатилетняя принцесса была, как и ее брат, принц де Ламбаль7, наследницей огромного состояния8. Женившись на ней, Филипп мог сделать Орлеанский дом самым богатым семейством Франции. Даже более богатым, чем правящая ветвь Бурбонов…
Свадьба состоялась 5 апреля 1769 года.
После шикарного ужина молодожены стали готовиться к церемонии «первой брачной ночи», которую Орлеанское семейство превратило в необычное публичное представление. В тщательно закрытом будуаре очень взволнованная предстоящим Мария-Аделаида одевала на себя ночную сорочку, в другой комнате, двери которой закрыты были не столь тщательно, Филипп в присутствии короля снимал с себя шляпу и шпагу. Первую часть ритуала можно было начинать…
Когда молодожены были готовы, они одновременно вошли в спальню, где стояло их супружеское ложе. Тут же распахнулись двери спальни и в комнату ввалилась толпа гостей, которые выстроились в ногах кровати, стараясь не пропустить ни малейшей детали волнующего
