сочли, что земные формы неуместны в сакральных изображениях. Верующий человек может легко воспринять этот образ как явление духа, в радости, что молится чистой идее Всемогущего без антропоморфических черт, ибо лишь вполне отвлеченная геометрическая форма может передать духовную истину. Возможно, и из-за запрета христианства некоторые иконы имели абстрактный вид: двойные головы ангелов, соединенные по вертикали и горизонтали, со множеством крыльев, как у бабочек; у всех крупные, темные, проницательные глаза, устремленные в запредельность, как у херувимов.
В эпоху гонений и истребления христиан Иисуса писали в облике овечьего пастыря, агнца Божьего или рыбы, у апостолов появились свои крылатые символы (тетраморф): Матвей – крылатый человек, Марк – крылатый лев, Лука – крылатый вол, Иоанн – орел.
Древнейшее православное искусство ясно выражало истину в священных словах:
Всемогущий всё видит.
Ему всё ведомо!
Только Он объемлет всё.
Неудивительно, что посвященное Богу искусство, однажды увиденное и пережитое, не забывается никогда.
Эти три изречения не только пронизывают культовые творения православной Эфиопии, но веками отзываются в созданиях гениальных творцов – писателей, музыкантов, живописцев. В их заметках о том, что вдохновляло и вело их в творчестве, всегда шла речь о божественном восторге, который охватывал их, когда творение обещало быть нетленным. Бог нашептывает во время всего процесса созидания.
С той первой встречи с монастырями Эфиопии древнехристианское православное искусство сопутствует мне. Я долго не осознавала, что оно так повлияло на формирование моей художественной концепции мотивов и цветов, – больше, чем работа любого из величайших мастеров иконописи, которыми восхищается мир. Только позднее, когда я изучила эту специфическую область искусства и особенно когда завершила большие работы, которые принесли мне признание и славу, я поняла, в чем исток красоты, привлекавшей критиков и посетителей моих выставок.
Отец сумел получить у монахов разрешение на фотосъемку в монастыре, что обычно запрещено. Хотя он никогда не занимался никаким искусством, у него был замечательный дар – видеть. Умение выбрать ракурс съемки, момент, когда освещение подчеркивает суть снимаемого предмета, усиливало суггестивное воздействие его снимков. Эти кадры были напоены мистической атмосферой, и много лет спустя после отъезда из Эфиопии я такого не встречала даже у известных мастеров фотографии. К сожалению, женщинам не разрешалось входить во многие монастыри, знаменитые раннехристианским искусством; мы с матерью только слушали описания фресок и икон и смотрели снимки, которые делал отец.
Меня восхищали высокие стелы из камня и дерева, которые мы видели по дороге. Некоторые высотой до двадцати двух метров. Как их строили без подъемных кранов, мне непонятно и сегодня.
