она по-итальянски, но к тому времени я уже почти все понимал.)
Сестры забрали ноты, и пошли к выходу – стройные, длинноногие, гордые.
– Темпераментная синьорита, – улыбнулся нам портье.
В вестибюле кроме нас и портье со швейцаром никого не было.
«Расисто» понял и Андрей.
– Гия, скажи, пусть они слова оставят, я п-п-попробую… – он был очень взволнован, а когда Андрей волнуется, ему трудно говорить.
– Синьора Вивьен! – позвал я.
Девушки остановились. Я подошел, взял у них слова и записал на них телефон, по которому можно было их найти, если у нас что-нибудь получится. А Андрей попросил Лолу что-нибудь пропеть, чтобы он понял, в какой тональности писать. Лола хмыкнула, засунула руки в карманы джинсов и запела низким контральто «Стрейнджес ин зе найт». Пропела куплет и спросила:
– Понял тональность?
– Вы прекрасно поете, – сказал Андрей.
– Мы это и без тебя знаем, – сказала Лола.
И сестры ушли.
– Ей действительно нужна хорошая песня, – вздохнул Андрей.
– Вот и напиши.
И я спросил у портье, можно ли воспользоваться пианино в ресторане, пока там никого нет.
– Зачем вам ресторан? Синьор Луиджи велел, если понадобится инструмент, открыть для вас зал «Карузо».
Портье взял ключ и отвел нас в небольшой полукруглый зал, где стояли кресла, белый рояль, а на стене висела медная дощечка: «В этом зале в 1919 году пел Энрико Карузо».
Андрей сел за рояль, а я пошел спать.
Вечером меня разбудил Валера и спросил, не знаю ли я, где Петров. Я сказал: «Думаю, что знаю».
И не ошибся. Андрей все еще сидел в зале Карузо за белым роялем.
– У тебя совесть есть? – возмутился Валера. – Человек первый раз в Италии, а ты его усадил в гостинице на целый день!
– Гия Канчели всегда говорит, что Данелия садист и тиран, – наябедничал Андрей.
– Значит, он разбирается в людях. Ладно, пойду, скажу Сизову, что великий Андрей Петров жив, здоров и уже вовсю вкалывает.
Валера ушел.
– Послушай, что получилось, – Андрей сыграл и пропел, читая слова по бумажке. (Поет Андрей Петров – прости меня, Андрюша – не очень.)
– Ну, что?
– Замечательно! После Энрико Карузо в этом зале вряд ли кто-нибудь пел лучше!
– Я спрашиваю, как мелодия?
– Неплохо. Но я бы еще поискал. (Фраза, которую я произношу всегда.)
– Ну не успею я! Не напишу я за пять минут шлягер!
– Дай-ка слова. – Я посмотрел текст, и, благо, итальянский читается, как пишется, вспомнил:
– Ты куда-нибудь вставил вальс, который мы выкинули из фильма «Тридцать три»?
К фильму «Тридцать три» Андрей написал вальс, мелодичный, нежный. Но, сколько я его ни пытался вставить в фильм, он никак не сочетался с тем, что происходило на экране.
– Кажется,
