после чего вслепую нашарил упаковку нейролгина.
Минут через двадцать полегчало. Экран Иблисова детища все еще злорадно светился, но содержавшийся в нейролгине транквилизатор уже начал действовать, так что доктор, погрозив голубому квадрату кулаком и жадно допив остававшийся в бокале тоник, поплелся в спальню.
Уже выключая свет, он вдруг понял, что боится.
Боится спать.
Боится гостей, что могут прийти к нему во сне.
Но, когда изнеможение склонилось над кроватью и поцеловало его в лоб, страх отошел в сторону и уступил место сну.
Нет, он не хотел застрелиться, ему отнюдь не снилась скользящая по нарезам ствола пуля – но злой красный муравей, один из многих, всю ночь пытался добраться до него. Это доктор знал точно. Пытался, но не мог нащупать нужную дорогу своими усиками, словно вдруг ослеп, потерял чувствительность, или он, доктор Кадаль, стал для муравья невидимым. Насекомое было рядом, тельце цвета запекшейся крови неутомимо рыскало в беззвездной ночи, пытаясь прорвать завесу мрака или хотя бы просочиться сквозь нее – но тьма не ведала пощады.
А к утру муравья позвал муравейник.
Кадаль проснулся разбитым вдребезги, как уроненный на бетон фарфоровый чайничек, хотя головная боль практически прошла. Заставив себя сжевать бутерброд и выпив вместо одной две чашки крепчайшего кофе, доктор взялся за телефон.
– Равиль? Нам надо встретиться. Да, раскопал. Возможно, у меня попросту не все в порядке с головой, но это вряд ли… Говоришь, и раньше не в порядке было? Может быть… Это не телефонный разговор. Почему именно ты? Потому что мне больше не с кем посоветоваться! Да ни за кого я тебя не принимаю, но надо что-то делать! Хорошо, хорошо, ровно в три в «Розарии». Ас-салам.
Со дня их первой встречи Равиль совершенно не изменился: дородный, бородатый, громогласный вулкан, вечно окутанный клубами сигарного дыма и засыпающий все вокруг равномерным слоем пепла – при этом каким-то чудом ухитряясь не запачкать собственный костюм. При виде атабека доктору сразу полегчало: от ар-Рави исходила такая энергия, такая аура плотской материальности, что в его присутствии все мрачные кошмары развеивались сами собой.
«Шизофреникам надо его показывать, – подумалось ни с того ни с сего. – Трижды в день, после еды. Мигом вылечатся. Вот и мне уже лучше…»
– Ну, докладывай, знахарек! – прогудел Равиль, огрев Кадаля ладонью по плечу и плюхаясь в кресло напротив.
– Для начала – закажи что-нибудь выпить.
– Ты же не пьешь! – искренне изумился Равиль, неоднократно пытавшийся в прошлом совратить доктора на адюльтер с рюмочкой.
– С этого дня – пью.
– Вах, праздник, пир горой! – обрадовался «горный орел», щелкая пальцами на весь «Розарий». – Вина! Лучшего в мире вина мне и моему другу! Ширазского мускателя!
– Пусть принесут коньяк. Помнишь, ты еще говорил, какой лучше… а, вспомнил – «Старый Кабир».
– Ого! Ну ладно, коньяк так коньяк, тоже дело хорошее. Присоединяюсь.
После
