пути и за двадцать с лишним своей мужской жизни.
Его сообщница, его бывшая жена, – его все! – не подавала никаких признаков жизни. Тогда он испугался и потряс ее. Она шевельнулась, по ней как будто прошла приливная волна и опять затихла.
– Ты жива? – глупо спросил он.
– Точно не знаю, – отозвалась она откуда-то издалека и потом стремительно приблизилась. – Почему ты не рассказал мне, Макс?!
– Что?..
– Ну, вот это… все.
Он не понимал или делал вид, что не понимает, а может, так они устроены, что и вправду не могут говорить об этом. Может, именно в этом случае их поражает немота. Все-таки они пришельцы, инопланетяне, чужаки. В той, настоящей, реальности это было совершенно понятно, и кое-какие знания Груня оттуда захватила сюда.
– А почему раньше?.. – начала было она, но Макс перебил:
– Всегда. Только ты не хотела и…
– Нет, не я, а ты! Ты же знал! Ты знал, да?
– Да, – покаялся он. – Наверное, тебе нужно было время.
Груня возмутилась:
– При чем тут время?!
Он улыбнулся, лег на спину и уложил Груню себе под мышку.
– Я всегда знал, что ты… – тут он вздохнул протяжно, – что ты… предназначена для меня. Меня бесило, что ты не понимаешь, а это совершенно очевидно!
– Бесило? – недоверчиво переспросила Груня. Она не могла себе представить, чтобы Макс «бесился». Может, если бы могла, все давно встало бы на свои места.
– Ты – единственный человек для меня, – задумчиво продолжал Макс, – но я не уверен точно, может, это бывает… односторонне? Может, ты для меня, а для тебя кто-то другой? Не я?
– Нет, – уверенно возразила новая Груня. – Так не бывает. То есть односторонне не бывает. Прости меня, пожалуйста, я была свиньей. Простишь?
Муж вдруг захохотал, приподнялся на локте и цапнул ее зубами за шею. Груня охнула. По позвоночнику сверху вниз прошел озноб. Прошел и оставил за собой замершую в ожидании дорожку. Макс провел по дорожке горячей ладонью – снизу вверх.
– Давно тебя надо было послать к писателю, – сказал он ей в ухо, – сразу же.
И водопад грянул снова, материализовавшись из воздуха, сумрачного от дождя и осени за окнами, и загрохотал, и завыл, и стало невозможно разговаривать, да не очень-то и хотелось.
Грохотало и ревело долго, а когда утихло, оказалось, что уже утро, Макс громко и фальшиво поет в душе, а в Груниной сумке звонит телефон.
Кое-как, помогая себе руками, она сползла с кровати, потянула сумку, долго копалась, искала, потом нашла мобильник и некоторое время смотрела, не понимая, что должна с ним сделать. Потом вспомнила.
– Алло.
– Это ты? – нежно спросил из трубки Глеб, не признававший ее литературного имени.
– Я, – призналась Груня, соображая, кто это может быть.
Ах да. Это Глеб. Любовь
