снова рослый юноша-ойхаллиец выстрелил навскидку, почти не целясь, безошибочно поразив мишень, и снова долго и тщательно целился Миртил, целился, спускал тетиву, и орали счастливые зрители – свой, земляк, фиванец, пока что ни в чем не уступал заезжей знаменитости. А что целился дольше – так это правилами не оговорено!.. Хоть неделю целься.
– Эй, Пустышка, ты за кого болеешь? – дернул приятеля за край хламиды взмокший от переживаний Ификл. – Я – за Миртила! – гордо добавил он, так и не дождавшись ответа, после чего без спросу отломил у Пустышки кусок коржика и принялся его жевать.
– А я – за Ифита! – тут же вмешался Алкид, взволнованно подпрыгивающий на месте и ежесекундно рискующий свалиться с парапета. – Миртил вон сколько целится, а этот долговязый раз – и точно в цель!
– Все равно Миртил лучше! – не выдержал Ификл. – Потому что наш! Пустышка, ну Пустышка, скажи ему – кто лучше?! Кто победит?!
– Пусть победит сильнейший, – нашелся Пустышка.
– Ясное дело, сильнейший, – надулись оба мальчишки. – Но ты-то за кого?!
– Я – за Аполлона! – улыбнулся Пустышка, но глаза его оставались серьезными и смотрели куда-то в сторону кромки поля. – Вы, ребятки, болейте на здоровье себе, а я пойду поздороваюсь – родственничка заприметил…
Вот он был – и вот его не стало. Близнецы все никак не могли привыкнуть к этой странной особенности Пустышки – умению исчезать мгновенно и совершенно бесследно.
То-то удивились бы братья (да и не они одни), узнав, что их замечательный друг находится совсем рядом, рукой подать, просто увидеть его можно, только если уметь видеть по-настоящему, – а это умеет далеко не каждый.
Например, из собравшихся зрителей это умел только один слепой Тиресий.
…Гермий невольно улыбнулся, потрепал Алкида по вихрастому затылку (тот не глядя отмахнулся – муха, что ли, докучает?) – и, незримый для людей, двинулся к кромке поля.
Туда, где ждал его один из Семьи, от чьих глаз укроешься разве что в шлеме дядюшки Аида, изделии подземных ковачей Киклопов.
Бог стоял против бога; «Я» против «Я».
«Я» путников, воров и торговцев, ораторов и душ, бредущих к Ахерону, послов, пастухов и юных атлетов, Килленец, Лукавый, Пустышка, Психопомп-Душеводитель, Пастырь Стад – легконогий Гермий, сын Майи-Плеяды, горной нимфы, дочери Атланта-Небодержателя; и «Я» поэтов и лучников, строителей и музыкантов, Стреловержец, Мститель, Водитель Муз, Оракул, Несущий чуму, Очищающий от скверны – солнечный Аполлон Пифий, сын гонимой Латоны, дочери титана Кея и Фебы.
Братья по отцу.
Впрочем, приплясывающий на парапете Алкид (или это Ификл?.. нет, пожалуй, все-таки Алкид) тоже числился в братьях у этих двоих – но боги и люди одинаково глухи к смеху Ананки-Неотвратимости.
– Какими судьбами, братец? – еще издалека поинтересовался Гермий, придавая своему лицу самое беззаботное выражение.
«Потрясающий красавец, –
