Отступи своего безумья! – проговорил он, и рука его легла было на крыж меча. Но он тотчас же ее и отвел. – Ты надо мною не волен! – гневно произнес он. – И смеешь ли ты седины мои бесчестить?!
И, не обращая более вниманья на Ростислава, он повернулся лицом к венгерскому полководцу.
– Пресветлый ритарю и бароне! – сказал он. – Тако ли достоит посла приняти? Таков ли есть обычай короля вашего?
Фильний насупил брови. Левая рука его перебирала поводья. Однако смолчал.
И тогда посол сказал:
– И королю, брату своему, тако велит молвить царь[8] наш и князь: «Брат! Чем я тебя переобидел? Пошто же ты целованье крестное порушил и Перемышль у меня отъял? Вспомни, что Гомер мудрый пишет: „Ложь до обличения сладка, а кто в ней ходит – конец злой примет!“»
– Болонд (сумасшедший)! – гневно пробормотал по-мадьярски Фильний, все еще сдерживаясь.
А боярин Кирило закончил так:
– «Не стойте, – так говорит князь наш, – на нашей земле, ни жизни нашей, ни сел наших не губите! Но возьмите с нами мир! Было так и прежде дедов наших, и при отцах наших: мир стоит до войны, а война – до мира!»
Полководец мадьярский высокомерно усмехнулся и качнул головой.
– Мир? – как бы переспросил он, продолжая по-русски, затем похлопал левой рукой по рукояти сабли и вслед за этим вытянул эту руку ладонью кверху, как бы покачивая на ладони нечто тяжелое. – Железо! – коротко изрек он по-мадьярски. – Или – золото!
– Тако ли молвишь? – сдерживая гнев, отвечал Кирило. – Или мало тебе того золота, что ты с воеводы галичского, Михайлы, снял, – трои цепи золотые, – когда в плен его взял, а пленного убить велел?
– Ложь! – яростно вскричал Фильний. – Раб! – И предводитель венгров, почти вплотную наехав на боярина, поднял над его головой плеть.
Тот не дрогнул, не отступил.
Ропот против Фильния послышался не только между руснаками – телохранителями Ростислава, но и среди поляков, но и между самими уграми.
– Грех!.. Мерзость!.. Русский мудрый старец!.. Храбрый! – доносилось со всех сторон до ушей мадьярского полководца.
Фильний выругался, но вынужден был опустить плеть.
– Читт (молчать)! – крикнул он на своих. – Чернь! – злобно бросил он полякам и русским, поворотил коня и, сшибая с ног тех, кто не успевал сторониться, поскакал в лагерь венгров.
Более ста двадцати верст, кладя по прямой, отделяют Ярослав от Холма – всего лишь полтора перехода Данииловых!
Однако на сей раз Данило Романович сам сдерживал войско: у князя было только три тысячи конных и пять сот пешцев. А нельзя было обезлюдить ни Галича, ни Понизья[9].
Не замедлил, пришел с дружиною брат Василько из Володимера; был же тот Василько и умом силен, и дерзновеньем…
Решили пообождать обратных послов – от Конрада и Миндовга. Они вскоре прибыли. «Отец! – велел сказать Даниилу Конрад, князь польский. – Я с тобою. Жди помощь!» «Брат! – приказал молвить Миндовг литовский. –
Уже в XII веке некоторых русских князей титуловали «царь».
Область в бассейне реки Южного Буга, в противоположность нагорной Галиции.
