чего она… – запричитал было снова Бовин. – Коза!
– Ша, я сказала! Детский сад – трусы на лямках! Почему еще не готовы к показу?
– Да там же певец распрягается!
Как раз в это время безголосый певун, демонстрировавший на сцене все, что угодно, от хилого пупочка до волосатых ляжек, – все, кроме мастерства и таланта, закончил кривляний и тихонько свинтил под жидкие дежурные хлопки зала.
– Девочки, девочки, две минуты до выхода… Быстренько… – выпрыгнул откуда-то и заскакал вокруг, как мячик, кругленький и лысый администратор Сюркин.
– Аркадьич, все будет путем, – успокоила его Толокина. – Не боись.
Девочки-мальчики, у кого первый выход, приготовились…
…Зал окрасился сиреневым. Зазвучали характерные ритмы, на подиуме появился юноша в черном смокинге, с зализанными назад волосами, бледный и серьезный, как юный Мефистофель, еще не успевший сгубить ни одной шаткой души.
Музыка нарастала, вплетаясь в шелест дождя; прозвучало первое «amen», сцена словно ожила, переливаясь в лучах юпитеров от светло-сиреневого до густо-фиолетового, малинового, пурпурного…
– Коллекция называется «Таро», – начал представлять показ мрачноватый ведущий – в черной фрачной паре и лаковых туфлях; иссиня-черные, длинные, напомаженные волосы сосульками свисали до плеч. – Таро – это не просто возможность узнать былое и грядущее… – бормотал он шипящим дискантом. – Таро – это модель нашего мира, который так и не изменился за тысячелетия, не. стал добрее, благороднее, совестливее… С тех незапамятных времен, когда великое переселение народов смешало все в странной круговерти и обрекло иные племена вечной бродяжьей судьбе, они понесли с собою Таро, словно осколок зеркала, словно предупреждение грядущему, словно обломок неведомой культуры… Какая канувшая цивилизация оставила нам это древнее знание, называемое Таро, знание тайное, загадку которого постигли лишь посвященные?.. А мы… мы можем лишь убого и равнодушно плестись вослед вялой колеснице бытия, подчиненные року, и лишь иногда Таро приоткрывает людям свою завесу, следуя чьей-то прихоти и произволу… Возможно, кто-то из смертных уже готов постичь эту тайну, возможно, ее не постигнет никто и никогда…
– Признаться, меня тоже от этой коллекции даже жуть берет, – прошептала на ухо Але Егоровой Света Костюк.
– А кто дизайнер?
– Какой-то Глинский.
– Что-то я о таком не слышала.
– Говорят, молодой. Из Москвы. Девки судачили: и идею, и тему ему предложил какой-то крутой. И фамилия у него странная… Мы ее в школе проходили, в какой-то книжке… Он и проплатил все: эскизы, наряды, показ.
– Решил стать русским Карденом?
– Вряд ли. Но ты же знаешь, у богатых свои причуды.
– Обычно они ограничиваются девчонками.
– Это те, что в детстве в кукол не наигрались.
– Все же они лучше тех, что не наигрались в солдатиков.
– Кто бы спорил.
– Егорова, а ты какая карта?
– Двадцать первая. Называется «Мир» или «Время».
