днем не спишь. Может, тебе снотворных хороших достать?
– Баловство это.
– Ты, старый, говорят, на церковь денег немерено перевел? А, Тимофеич?
– Годы такие. Надо о душе подумать.
– Да я не в упрек.
– Понимаю.
В ворота засигналили.
– Вона, легки на помине твои станишники, – отозвался Тимофеич. – Пойду отопру.
– Там есть кому.
– Это верно. Лады. Чифирек на костерке сварганю, по-хорошему.
– Я пришлю паренька.
– Давай.
Автархан поднялся к себе. Поговорить с Тимофеичем – это и был отдых. Тимофеич был старше Автархана лет на двадцать; грехов за ним как шелков, да и погоняло было под стать: Малюта. А вот поди ж ты! Пришло к нему вдруг какое-то спокойствие, словно ничего уже с ним произойти не может. Хуже того, что уже было Старик потерял сон. Совсем. Но не выглядел изможденным. Постоянно что-то читает.
Тюремная привычка: не в столь уж давние времена воры сиживали подолгу и успевали прочесть всю классику. Теперь старик ударился в философию. К жизни он и всегда относился со странной отрешенностью: она была, казалось, ему совсем недорога, и, как бывает в таких случаях, судьба берегла его. Или рок?
При усадьбе Автархана Малюта жил вроде как на пенсионе; молодые, гордые своей крутизной, относились к старику как к безобидному чудаку, осколку давно канувшего прошлого. Но Автархан знал: Малюта – это на крайний случай, на самый крайний. Его преданность ему, Автархану, была безграничной; в их мире он знал все и всех, и притом, если Автархану понадобится, старик выйдет на любого зверя и возьмет его. Не силой, так опытом. На куски изрубит и собакам скормит.
Автархан поднялся к себе. Пацан принес кружку с чифирем. Почти сразу следом вошел Снегов. Не остывший от азарта, встревоженный.
Мужчина понял его состояние, произнес спокойно:
– Только не торопись. Люди не столько делают, сколько решают. Если решение неверное, все дела – псу под хвост. А нам этого нельзя. Мы никуда не торопимся.
Рассказывай спокойно. Выпьешь?
– Да.
Снегов встал, подошел к бару, налил себе глоток «Курвуазье», вдохнул аромат, медленно, не торопясь выпил. Постоял, смакуя вкус, вернулся к столу.
– Вот это французы умеют. – Закурил сигарету, выдохнул дым. – Я готов.
– Излагай.
– Рассказывать особо нечего. Въехали во двор, он там проходной, но большой, старый, литерные дома, сталинки послевоенные. Две машины пошли к подъезду. Я во второй. В уголке, под деревцами, «вольво» томится. Фары высветили – мужик за рулем. Чего сидит по эту пору? Я приказал братве: разберитесь. Третий джип, там были Карпуха, Соня, Слон и Киса, рванул к автомобилю. Блокировали. А мы уже у подъезда.
Сначала непонятка, мы не заметили: из «вольво» из «тишака» пальнули. Мы напряглись, когда пацаны уже в три ствола ту «вольво» полоскали… Как выяснилось потом, Соню сразу наповал, Карпуху зацепило крепко. Вот пацаны и развязались. Но ненадолго. «Чероки» на воздух взлетел.
– Гранатомет?
