стиснув зубы и превозмогая боль, стояла перед ним, свесив голову, как покорный, привыкший к побоям бык.
Он склонился над ней и заорал, брызжа слюной в ее безучастное лицо. Затем отпустил ее и в сердцах пнул ведра, опрокинув их прямо в грязь, – значит, ей снова придется идти к ручью, снова набирать воду. Он засмеялся, словно бессмысленность ее труда была единственной радостью в этом жестоком и подлом мире. Но вот он взглянул на нее, и смех застыл на губах.
Она не прижимала к ударенной щеке холодную ладонь, не всхлипывала, вжимая голову в плечи. Она не отшатнулась от него, не кинулась поднимать пустые, катящиеся по земле ведра. Нет, она раскинула руки и стала щелкать пальцами, словно в такт неведомому, одной лишь ей слышимому ритму.
– Что ты делаешь? – потребовал он ответа. – Женщина! Ты рехнулась? Что, по-твоему, ты делаешь?
Она закрыла глаза и будто бы отрешилась от этого мира; казалось, она вдыхала запахи гладкого деревянного настила и свежевыбеленных стен, воска горящих свечей и чисто выметенного амбара, подготовленного к танцам в Иванов день. Ее голова была приподнята, будто она слышала звуки тамбурина и волнующей скрипки, которой невозможно не подчиниться. На глазах у ошеломленного дровосека она приподняла сношенный до лохмотьев подол платья и, придерживая его, пустилась в пляс – прекрасная, как юная девица.
– Я тебе потанцую!
Он ринулся к ней, но она не испугалась его. Три шага влево, прыжок, три шага вправо, обернулась вокруг себя – так, будто ее закрутил внимательный партнер. Не обращая внимания на ледяную грязь у себя под ногами, она кружила под восхищенными взглядами незримых поклонников, подняв к кронам голых деревьев и холодному небу ничего не видящие глаза.
Дровосек схватил ее за плечи и почувствовал, как она подалась к нему, как бы приглашая на танец. Он потащил ее в дом, но она, провальсировав к отворенной настежь двери, отвесила поклон грязной хижине и покружила назад, во двор. Он занес было кулак, чтобы свалить ее с ног, но что-то – то ли ее улыбка, то ли умиротворенное выражение лица – остановило его. Внезапно обессиленный, он опустил руку.
– Ты сошла с ума, – завороженно произнес он. – Ты всегда была не от мира сего, но вот ты совершенно свихнулась и теперь накличешь беду на всех нас.
Странник в рясе с капюшоном на усталом коне въехал на постоялый двор в городе Лицене, бросил поводья мальчишке, примчавшемуся на его пронзительный свист, и, тяжело вздохнув, спешился.
– Лука Веро здесь остановился? – спросил он, задобрив парнишку монеткой. – И клирик?
– А кому до этого есть дело? – послышался из темноты конюшни монотонный голос, дверца стойла приотворилась, и в проеме возник высокий, широколицый улыбающийся юноша лет двадцати. Подошедший сзади конь положил морду на плечо молодого человека, словно и ему не терпелось узнать, кто тут интересуется Лукой Веро.
– У меня к нему послание от милорда, – коротко ответил мужчина. – А ты, полагаю, Фрейзе – слуга Луки?
Слегка удивленный, что вестнику милорда известно его имя, Фрейзе поклонился:
– Я самый. А это мой конь Руфино.
Конь, казалось, учтиво мотнул головой, с вежливым любопытством продолжая глядеть на странника.
– А ты кто такой? – поинтересовался Фрейзе.
– Я брат Иероним, – ответил незнакомец. Затем он обратился к мальчишке-конюшему:
– Проследи, чтобы мою седельную сумку отнесли в дом. Мне нужна самая лучшая комната, которая у вас есть. Я буду спать один.
– Свободных комнат тут пруд пруди, – охотно встрял в разговор Фрейзе. – Есть где развернуться человеку, желающему поспать в одиночестве, если, конечно же, человек может себе это позволить, потому как, допустим, платит не из своего кармана. Кстати, кормят тут – пальчики оближешь. Одни кнедлики чего стоят – блаженство. Пробовал когда-нибудь? Съел два – и до вечера сыт. Съел три – и необходимо вздремнуть. Сомневаюсь, что кто-нибудь сможет осилить четыре. И обязательно нужно попробовать рагу из цыпленка… Ради него одного стоит потрястись в седле от самого Рима.
Сдержанная улыбка скользнула по губам мужчины.
– Я здесь не ради цыплят. И не ради кнедликов.
– Но из Рима? – уточнил Фрейзе.
Брат Иероним улыбнулся, подтверждая догадку Фрейзе.
– Ты проделал долгий путь, чтобы презирать удовольствия, – не смутившись, трещал Фрейзе. – Полагаю, тебе неплохо за это платят и ты тот самый посланник, которого мы здесь ждем?
– Верно. Я приехал, чтобы встретиться с твоим хозяином, Лукой Веро. Я имею честь состоять в том же Ордене, что и он.
– И выполнять такую же работу? – Фрейзе на прощание нежно потрепал коня за ухо, вышел из конюшни и аккуратно задвинул
