высматривающие между черных громадин-балок подходящее место для гнезд. В центре залы, словно исполинское бивачное кострище, располагался камин, огороженный по кругу камнями; в нем до сих пор тлели не прогоревшие за ночь дрова. На полу, выложенном плитами, разлеглась свора гончих; двенадцать собак вскинули остроконечные морды и вразнобой застучали по полу хвостами, приветствуя лорда и его леди.
Лорд Варгартен отдал приказ выскочившему из кухни прислужнику, и тот кинулся к обширным стеллажам, высившимся позади длинного стола и заменявшим собой винный погребок. Обнеся всех легким пивом, он выскользнул из залы, спустился по лестнице и потрусил через лужайку к пекарне, чтобы вскоре вернуться с корзинкой, полной рогаликов.
Из двери, спрятанной в недрах холла, вынырнул поваренок, держа поднос с мясом, и гости, усевшись во главе стола, славно позавтракали вместе с хозяевами. Закончив трапезу, лорд Варгартен отправился за стеганой курткой и шлемом, а заодно решил проверить, оседлана ли его лошадь. Леди Варгартен, восседая в кресле с высокой спинкой, величественном, как трон, скользнула по Луке оценивающим взглядом.
– Избавься от них, – заговорщицки сказала она ему. – Пока у тебя есть такая возможность. Отгони их к реке и утопи, как бешеных собак. Разве бешеный пес стоит твоей жалости? Утопи их.
Внезапно пища показалась Луке до того безвкусной, что он вскочил на ноги, поклонился госпоже замка и вышел на залитый солнцем крепостной двор.
А Изольда и Ишрак тем временем осмелились сойти вниз, в таверну, из окон которой виднелась конюшня. Время от времени кто-нибудь из горожан проскальзывал внутрь, приподнимал шляпу и сообщал, что танцоры утихомирились, барабан и докучливая скрипка умолкли, и молодые дамы могут безбоязненно выйти прогуляться по площади. В минуты подобного затишья открывались магазины, священник вел службу, жизнь в городе входила в повседневное русло, и все делали вид, что город не захвачен ордой безумных танцоров.
– Я бы сходила к мессе, – мечтательно протянула Изольда. – Церковь – только площадь перейти.
– Лучше оставаться внутри, – заметила Ишрак.
– Я бы вам не советовал, – прервал ее какой-то мужчина. – Оставайтесь лучше здесь, в четырех стенах. Целее будете. Вас бы тянуло на улицу, если бы там, допустим, свирепствовала чума? Разумеется, нет, если в вас, конечно, есть хотя бы крупица здравого смысла.
Входная дверь вздрогнула от стука. Хозяйка глянула в глазок, восторженно взвизгнула и отворила тяжелый засов. В таверну, сгибаясь под тяжестью увесистого тюка, вошел бродячий торговец.
– Куда подевался рынок? – возмутился он, сбрасывая поклажу. – Прихожу я сегодня товар показать, и – ни единого лотка на обычном месте, ни единой души на набережной. Стучишь в дверь – никто не отворяет. Где все?
– Не до рынков теперь нам, – строго ответила хозяйка, – пока у нас тут плясуны хороводят. Ничего не покупают, ничего не продают, знай головы морочат честным людям. Вот и барышни
