отводит взгляд, задумывается. Добрых тридцать секунд он размышляет в тишине, нарушенной только голосом Хэнка Уильямса, потом спрашивает:
– Здесь?
– Что?
– Вам нужен номер здесь?
– Что? Да. Да, мне нужен номер здесь.
Старик, крякнув, поднимается и подходит к стене с ключами. На пробковой доске их два десятка. Осмотрев их очень внимательно, как осматривают полки, выбирая подходящую книгу, старик с тихим: «Ага!» снимает ключ с нижнего угла доски. Мона понятия не имеет, чем этот ключ отличается от других. А старик подносит его к губам и дует. Заметное облачко пыли взлетает к лампе под потолком.
– У вас тут давненько не было клиентов? – спрашивает Мона.
– Очень давно, – отвечает старик и с улыбкой протягивает ей ключ.
Мона протягивает руку навстречу.
– Сколько?
– Сколько? – Он в недоумении отдергивает ключ. – За что?
– За… номер?
– О, – восклицает старик не без досады, словно позабыл о ненужной формальности. Положив ключ и снова крякнув, он начинает перебирать бумаги на столе. При этом замечает погибшее растение, останавливается, склоняется к нему, рассматривает. Потом поднимает глаза на Мону и говорит сурово: – Моя пальма умерла.
– Я… мне очень жаль.
– Она была очень старая.
Он, очевидно, ожидает ответа. Мона решается на: «О?»
– Да. Она у меня почти год. Поэтому я ее очень любил.
– Что ж, это понятно.
Старик просто смотрит на нее.
Мона добавляет:
– К вещам, с которыми долго прожил, привязываешься.
Он продолжает смотреть. Моне становится не по себе. Мелькает мысль, не впал ли старик в маразм, но тут что-то другое: ей очень неспокойно в этой большой темной конторе, где освещен и осязаем один угол, а остальное от нее скрыто. Ей почему-то кажется, что они здесь не одни. Когда старик возвращается к бумагам, Мона оглядывается по углам – по-прежнему пусто. Может, эту жуть нагнали увиденные похороны.
– Не знаю, что мне теперь с ней делать, – бурчит старик. – Она мне очень нравилась. Но, надо полагать, так бывает. – Фыркнув носом, он извлекает из груды старых бумаг маленький листок для заметок, пристально его рассматривает, как туза в покерной сдаче, и объявляет: – Двадцать долларов.
– За ночь?
– Похоже на то, – мрачно отвечает старик, возвращая листок на стол.
– Так вы… не знаете, сколько берете за собственные номера?
– Здесь разные номера и цены разные. Я их забыл. И гостей у нас давно не бывало.
Мона, глядя на пыльные груды бумаг, легко ему верит.
– А можно спросить, как вы при этом еще не закрылись?
Он отвечает, подумав:
– Думаю, вы бы сказали, что здесь нет недостатка в доброте.
Мона почему-то
