со спрятанной внутри стальной дланью. Именно такая длань, как оказалось, требовалась разгильдяю Мишке, и Мишкина свадьба оказалась первой на их курсе. Теперь Миша с Ольгой были женаты, прочно и надолго, несмотря на «подарок» в виде фривольного предмета женского гардероба. Но свою семью на прочность Денис проверять ох как не хотел!
Мира так и осталась милой тургеневской барышней. Совсем, однако, не бессловесной размазней, а офицерской дочкой – умненькой, начитанной и тоже с принципами. Скромной, воспитанной, сдержанной, всетерпящей, заботливой, внимательной… короче говоря, самым настоящим, без иронии, ангелом. Значит, что-то произошло с ним самим, с Денисом. В бочку его меда попала ложка дегтя. И эту ложку он положил в нее сам.
Вероятно, эта ложка дегтя и вылезла сейчас из его подсознания в виде грубой петли висельника…
Кстати, а почему Денис увидел именно этот эпизод?! Это ведь сцена из его собственного первого романа, «Олаф-варвар, герой поневоле». Денис сразу лихо закрутил сюжет, мешая историческую правду и вымысел, перетасовывая факты и фантазию, взбивая сумасшедший коктейль из бряцания зазубренных в боях топоров и мечей, покрытых протравленной вязью, из мифов о великих конунгах и Крещения Руси.
Шла охота за женой убитого конунга и его малолетним сыном во время их бегства в Швецию – были скитания по островам, враги и друзья, предатели и мстители, верные погибшему конунгу. Тот, кого собирались вздернуть, являлся предателем, да еще мелким, жаждущим не славы, а простой наживы. Он покрыл себя позором, и его собирались предать позорной смерти. Тодрик-Вонючка, так его звали.
«Получается, ты и есть Тодрик-Вонючка, совершивший предательство ради простой наживы», – сказал Денису его внутренний голос.
Разве измена – не предательство? Самое настоящее предательство, и даже более того. И неважно, где оно происходит, на островах в Средневековье во время дикой тотальной резни или в цивилизованной Москве двадцать первого века, на полях бескровных семейных сражений. Подобное предательство может убить семью вернее, чем какой-нибудь гонконгский вирус, хотя это уже не времена Стивы Облонского.
«Нет, стоп, – внезапно рассердился Денис на самого себя. – А при чем здесь эта шваль, охочая до презренного металла?! Какого дьявола приснился именно он?!»
Ворча, писатель пошел умываться и чистить зубы. Но голова продолжала работать. Кроме того, он еще и говорил сам с собой – это как-то упорядочивало мысли. И кофе… Нет, без кофе он по утрам не человек. Надо срочно взбодриться… Где тут был кофе? И не растворимый, к черту эту бурду. Настоящий, заварной. Крепкий, в меру сладкий. Он хорошо прочищал мозги и выгонял остатки кошмаров. Итак…
Разве он, Денис, наживается на ком-то? Разве он не работает до полного опустошения, выплескивая на страницы свои юношеские фантазии о скандинавских боях? И разве они не превращаются потом в умопомрачительные приключения, которыми зачитываются люди?! Не зачитывались бы, не
