стать кормом для червей? Выходит, что жизнь – это испытание нас на прочность?
– Ты говоришь страшные вещи, – задумчиво произнесла Люба и прижалась к подруге.
– Я говорю то, о чем мы стараемся не думать, но все прекрасно понимаем, что мы рождены для того, чтобы умереть. Мы не говорим об этом, боимся пускать такие мысли в голову, чтобы они не материализовались, а в это время проходит наша жизнь, часики отсчитывают обратный ход, начиная от дня нашего рождения.
– Часы приближают нас к смерти? Я никогда не думала об этом.
– Все так, не ты одна. Давай не произносить это страшное слово, – попросила Римма. – Мне казалось, что я уже имею право говорить все, о чем думаю, и не бояться, но это слово… Оно такое ужасное, как и сама жизнь.
– Говорят, что надо радоваться жизни.
– Это для самообмана, чтобы не думать о своей кончине.
– Почему? Почему жизнь такая жестокая? – У Любы из глаз покатились слезы.
Она пыталась сдержать себя, но было поздно. Мысли подруги навеяли грусть и отчаяние, и Люба расплакалась, уткнувшись Римме в плечо. Она ощутила, как содрогнулось тело Риммы, когда она попыталась подавить в себе рыдания, которые толчками вырывались наружу. Римма обняла подругу и сама неутешительно расплакалась.
– Почему я должна покинуть этот мир так рано? – сквозь слезы говорила Римма. – Мне очень страшно! Я не хочу умирать!
– Я с тобой, мы что-нибудь придумаем, – отвечала ей Люба, хотя сама не знала, как утешить подругу. – Мы обязательно что-нибудь придумаем!
– Не бросай меня, Любонька, – всхлипывая, просила Римма.
– Я с тобой!
Они долго плакали, сетуя на несправедливость и жестокость этого мира, пока все слезы не были выплаканы.
– Если хочешь, то можем повторить поход в кабак, – сказала Люба, вытирая красное лицо после умывания.
– Не хочется. Оторвались один раз по полной, и хватит. Особого удовольствия я не получила.
– Чего еще тебе хочется?
– Так спрашивают о последнем желании человека на этой земле. – Римма попробовала улыбнуться, но улыбка вышла кривой и грустной. – Хочется в одночасье многого и ничего. – Женщина пожала плечами.
– Определяйся!
– Я подумаю.
Люба рассчитывала остаться у нее на ночь, но Римма сказала, что хочет побыть одна.
– Выгоняешь подругу? – пошутила Люба, одеваясь в коридоре.
– Нет. Буду обдумывать свое очередное желание.
– Особо не капризничай! – улыбнулась ей Люба на прощанье.
В квартире стало так тихо, что было слышно тиканье настенных часов. Римма подумала, что никогда раньше не задумывалась о том, что невинный часовой механизм с циферблатом на стене ведет людям обратный счет времени и каждое его тик-так – это еще один шаг в небытие.
«Надо думать о чем-то хорошем», – решила она и закрыла дверь, чтобы не слышать тиканье.
