мог теперь, после пожара, выбирать. Марко продал его меха с такой выгодой, какой даже предположить не мог в самых смелых мечтах. Он мог бы уже возвращаться в Венецию, но рассудил, что возьмет партию хорошего товара, например меду. Пришлось ждать до конца лета. Марко ничего не имел против: как это так, вдруг расстаться с Анисьей?! Подождет и осени, потому что это значило увезти с собой не только мед, но и чистейший воск. А потом вдруг явилась ему в голову отличная мысль: прикупить еще мехов на первых зимних торгах!
Он и остался. Ради Анисьи.
Анисья, конечно, была не простая женщина, а как здесь говорили, вещая женка. И она овдовела не само собою, по причине естественной: она своего мужа извела, сжила со свету, а его, Марко, приворожила.
Марко знал сие доподлинно: Анисья сама ему призналась в одну из тех минут особенной, всепоглощающей откровенности, которые редкость даже между любовниками, а потому особенно ценны.
Марко, истомленный, счастливый, лежал навзничь, бормоча ставшее уже привычным: «Ох, да что же ты со мною сделала!» – Анисья пресерьезно выпалила:
– Приворожила, что ж еще!
– При-во-ро-жи-ла? – по складам повторил Марко неведомое слово, и Анисья простодушно и бесстыдно объяснила:
– На мыло наговаривала: мол, коль скоро мыло смывается, так бы скоро и Марко, красавец да прелестник, меня полюбил. И еще на соль: мол, как люди соли желают, так бы и он меня пожелал! И на ворот рубахи твоей шептала: мол, как ворот к телу льнет, так и Марко, душа моя, льнул бы ко мне, рабе Божией Анисье!
И снова взыграли в нем силы желания, и прильнул он к своей любушке, как ворот к телу льнет, желая ее так же, как люди соли желают… И любовь, чудилось, будет длиться вечно! Но скоро предстояло ему убедиться, что нет ничего вечного под солнцем: может быть, оттого, что Анисья-то его приворожила, а он ее – нет!
Марко никогда не нравилось, что Анисья так много хлопочет по хозяйству. Конечно, русские были уверены, что хозяйка должна знать всякое дело лучше тех, что работали по ее приказанию: и кушанье сварить, и кисель поставить, и белье выстирать, и выполоскать, и высушить, и скатерти, и полавочники постирать – и так внушать к себе уважение. Но Марко-то представлял себе, как прекрасная дама, госпожа, после утреннего моленья отправляется в свои покои и садится там за шитье и вышивание золотом и шелками со своими прислужницами, так что даже кушанье к обеду заказывалось через прислугу. У богатых людей в Московии всем домом заведовал дворецкий – по польскому манеру, у купцов – ключник из холопов. И Марко поначалу только порадовался, когда Михайла, накануне своего отъезда на охотничьи промыслы, заявил, что намерен взять в дом ключника, да такого, чтоб всю дворню в железном кулаке держал! Выразив сие пожелание, Михайла отправился ключника нанимать и позвал с собою сестру да Марко, как человека вполне уже в доме своего.
Венецианец воображал, что найм сей произойдет на какой-нибудь ярмарке, в подобии
