каким на фабрике ткутся гобелены, и рабочий видит лишь изнанку ткани, над которой он трудится».
«Третьего дня у нас были поставлены в театре славянские живые картины…»
«Недавно здесь по поводу назначения князя Оболенского…»
«Но прости, дочь моя, – это словопрение должно казаться тебе тошнотворным, каково оно и есть на самом деле; буду же для разнообразия говорить о другом, о себе, например, т. е. своем здоровье – старой и жалкой ветоши, которую надо бы кое-как подправить…»
«Все эти планы, ежегодно возникающие у живых, производят странное впечатление, когда их встречаешь в переписке тех, которых уже нет…»
Эти выдержки взяты из одного письма, которое он писал дочери, А. Ф. Аксаковой, 3 апреля 1870 года.
Весь свой ум, все сердце, наблюдательность и остроумие вкладывал Тютчев в свои письма, не заботясь об их судьбе: письма пишутся от случая к случаю и вовсе не рассчитаны на вечное хранение, во всяком случае, для отправителя нет никакой гарантии их сохранности. Прекрасные, полные жизни, замечательных мыслей, великолепных подробностей и обобщений письма Тютчева – это частное дело, вне всякого расчета на бессмертие. Почему же не быть таким же частным делом и его стихам?
«Друг мой Александр Иванович, вы знаете, как я всегда гнушался этими мнимопоэтическими профанациями внутреннего чувства, этою постыдною выставкою напоказ своих язв сердечных… Боже мой, боже мой, да что общего между стихами, прозой, литературой, целым внешним миром и тем… страшным, невыразимо невыносимым, что у меня в эту самую минуту в душе происходит…» (А. И. Георгиевскому, 13/25 декабря 1864 года). Письмо написано по-русски – тем удобней сравнить его со стихами. Вдумаемся в суть этих фраз, вглядимся, вслушаемся в их построение, звучание. Как удивительно повторяют они другое, знаменитое поэтическое признание:
Душа моя – Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
Меж вами, призраки минувших, лучших дней,
И сей бесчувственной толпою?..
Около двадцати лет отделяет это стихотворение от письма. Так жил, так чувствовал Тютчев все годы своей сознательной жизни.
Однажды в стихах он написал о своих письмах, о том, как перечитывают их:
Она сидела на полу
И груду писем разбирала,
И, как остывшую золу,
Брала их в руки и бросала.
Брала знакомые листы
И чудно так на них глядела,
Как души смотрят с высоты
На ими брошенное тело…
(«Она сидела ни полу…»)
Письма не переживают человеческих отношений, остывают раньше, вечность им не суждена.
А в одном из писем Тютчев обмолвился о стихах: «Поэзия в конце концов прекрасная вещь – надо с этим согласиться» (Е. К. Зыбиной, 28 апреля 1869 года). В этих словах нет убежденности, «надо с этим согласиться» – признание словно вырвано насильно.
Но если не стихи и не проза, так что же составляет главный интерес в жизни Тютчева, что для него несомненно, что обладает
