потом из другого ушата – паюсной, да ещё поморщатся – с душком.
Продавцы терпят, знают: этот, например, дворецкий князя Долгорукого, если уж купит, так сразу пуд.
На перекрёстке в самой толчее устроился кукольник, задрал над головой полог, там у него уже Петрушка скачет, дерётся игрушечной дубинкой, пищит тонюсенько:
– Вот каков Петрушка, пинок да колотушка, боярам сопли вытер и переехал в Питер!
Купцы хохочут, кидают Петрушке медяки, которые он ухитряется хватать своими игрушечными лапками. Какой-то монашек в скуфейке отплёвывается, крестится. А земский ярыжка в рыжем полушубке и замусоленном парике грозит кукольнику палкой – не забывайся, Разбойный приказ недалеко! Но самая солидная торговля – на Красной площади. Там, перед собором Покрова на рву, который именуют также Василием Блаженным, там ещё при царе Алексее Михайловиче были построены длинные ряды в два жилья, одно над другим. Над нижним сооружён навес на столбах, обитатели рядов не без фасона зовут его «галдарея». Это и есть Покромный ряд – товары красные, бурмицкие, златошвейные, заморские. Тут нет такого галдежа, такой маеты, как в лавках илышских или Никольских. Тут сделки сотенные и разговоры степенные.
Да на Красной площади тихого уголка и не сыскать! Бредут страннички с котомками, в лаптях, разбитых с дороги, стража гонит их подальше от ворот. Крестятся они на купола, сияющие в лазоревом небе, дивятся на шведские пушки – единороги и мортиры. На каменных раскатах вдоль Кремлёвской стены выставлены трофеи недавних побед, а под раскатами опять же лавки – и там торгуют. Вот привели к Лобному месту несостоятельного должника на торговую казнь. Он, опустив голову, стоит в одних подштанниках, пока палач выбирает батоги, а приказный с носом, сизым от нюханья табака, разворачивает свиток с приговором. Жена и дети осуждённого плачут, купцы же из лавок похохатывают, пальцами кажут.
И над всем этим плывёт в январском морозном небе перезвон множества колоколов – звон медный, бронзовый, густой и, как уверяют сами жители Москвы, малиновый.
– Что, Васка, начал торговлишку-то? – спросил прохожий, заглянув в самую крайнюю полатку Покромного ряда, что у Спасских ворот. – Не идёт к вам никто? Сказывали мы твоему батюшке, сказывали: не станет люд московский покупать гражданскую книгу, он к старине привержен. Прогорите, хе-хе-хе!
Бяша Киприанов – а именно он торговал в этой полатке – с досадой хлопнул ставней лавочного раствора.
Действительно, накануне под барабанный бой было объявлено, что в полатке у Спасского крестца открылась библиотека государева, где можно купить любую книгу, а кому угодно – картину новой печати, також и для прочтения выдаются, но никто пока к Киприановым не пришёл.
День-деньской плещется Москва торговая, деловая, приказная, военная, злоязычная, плещется на Красной площади, как некий океан, у раствора киприановской библиотеки. Вот зашёл мужичонка, долго крестился в красный угол, потом спросил шёпотом, кто здесь перепишет ему прошение в Сенат. Долго Бяша втолковывал ему, что площадных писцов упразднили,
