зашить? – не понял, о чем это она.
– Ну, не ж… же твою! Ой, поднимайся давай, а ты тяжелая какая. Давай обопрись на меня… А туфли свои сними и давай уже без них, все равно колготки порваны и их придется выбрасывать. Ступай, ступай, моя спасительница…
И потянула его куда-то за кусты, а потом дальше, за школьную развороченную ограду, потом дальше по улице.
Он шел, опираясь, и тут в самом деле ему стало так больно, что он невольно от боли и от унижения и всего, что сегодня с ним произошло, вдруг тихо заплакал.
– Поплачь, поплачь, родная авось тебе полегчает, заступница ты моя… Дай туфли я потащу, а ты руками свободными цепляйся.… Вон к тому дому… Уже скоро, идем уже, прошу тебя…
Эх, подумал он, да что же мне так не везет сегодня! Хотел за девушку заступиться, а сам? И потом на вечере, как какой-то прокаженный, и Наташку потерял, а тут еще мордобой.
– Ой, больно как! – заохал.
– Ничего, уже пришли, входи, только голову пригни, у нас потолки низкие.
– Жека, ты? —откуда-то из темноты женский голос.
– Я…
– А с кем? Мы раздеты и спим уже.
– Ничего, я со своей заступницей, мы не помешаем, спите, мы тихо.
А потом, пока она усаживала его на маленькой кухне, он услышал из-за двери, как кто-то прокомментировал их появление.
– Вот, теперь Женька уже по ночам с какими-то защитницами стала являться, а раньше все с мужиками…
Потом другой сонный голос.
– Да хватит вам, спите! С мужиками, мужиками, с козлами, вот с кем!
– Да спите уже, мы тихо… – в ответ им, Жека.
Опять за дверью.
– Только не орать, когда кончать будете, спать хочется…
– Эх, девки, девки… – запричитала Женька. – Вам бы только кончать, да кричать… А ты, ангел мой, умойся, и мы тихонечко личико твое перекисью… Прости, свет не зажигаю, девки спят и заругаются, когда я поздно на кухне при свете копаюсь. Завтра утром на работу с шести, вот и шипят каждый раз.
– На работу?
– А куда же еще? Ты думала я… Ну, то приработки, а работа, то для…
– Да заткнетесь вы там, наконец! Женька, выгоню тебя к ядрене матери!
– Все, все… Тихо, тихо! Мойся и ложись, я сама все тебе сделаю… Эх, как же он тебя, гад! Точно ведь Слон! Во, как тебя разукрасил и не узнать… Ты, как боксер стала с таким носом, прямо…
– Да заткнетесь же вы, наконец-то?
– Все, все, тихо…
– И не орать, я сказала! Тихо чтобы все было… Понятно? А сходите на банку! Нечего ночью выскакивать на улицу!
Потом Борька ей шепотом.
– Я пойду, прости, мне надо…
Она ему также, прижимаясь теплой и мягкой грудью.
– Куда ты собралась? В ментовку, в их обезьянник с такой мордой, а потом на неделю к ним на отработку?
– Какой еще обезьянник, какую отработку, зачем?
– Эх
